Атаман Устя
Шрифт:
— Нтъ, не лшаго… а не сплоховалъ ли ты, понадявшись. Можетъ, они хитре насъ.
— Кто они! также досадливо мычнулъ Орликъ.
— Петрынь съ капраломъ! Кто?
Эсаулъ молчалъ. Смущеніе и злоба душили его. Неужели маху далъ, думалось ему. Его чижикомъ величалъ, а самъ, старый воробей, на мякин поймался…
— А если они въ Яръ обходомъ двинули вс; а мы тутъ сидимъ ночью и пустое мсто стережемъ!
— Ахъ, Устя, замолчи! и безъ тебя тошно. Ну, что-жъ я-то скажу! что жь я святъ духъ, что ли? воскликнулъ Орликъ громко.
— Ты чего!.. Эй! меня, что-ли? раздался въ кустахъ голосъ Малины.
— Смирно! крикнулъ
Наступила снова та же полная невозмутимая тишина, полное безмолвье окрестное, будто вся природа спала подъ покровомъ и теплынью ночи.
Вдругъ послышался дальній звукъ, странный, неопредленный, непрерывный…
Орликъ прислушался съ замираніемъ сердца, догадался и вздохнулъ свободно. Это былъ скрипъ колесъ. А онъ вспомнилъ, что одна телга у команды, въ которой шла именно его лошадь, данная имъ Петрыню, скрипла въ пути надъ его ухомъ, когда онъ бесдовалъ и шутилъ съ капраломъ.
— Обозъ съ собой взялъ, подумалъ Орликъ, и крикнулъ среди тишины и темноты ночи: береги, держи ушки на макушк. Ребята, помни: жди моего выстрла и раньше никто не пали, коли и своя, и наша жизнь дорога.
Орликъ едва сидлъ на своемъ мст отъ радости. Какъ гора съ плечъ свалилась у него отъ этого скрипа телги. Одно его нсколько тревожило: начинался разсвтъ и по расчету времени, когда команда подойдетъ въ Козій Гонъ, станетъ уже значительно свтле въ ущельи.
— Не бда; ловить и палить будемъ ловче! подумалъ жъ. А искать насъ въ кустахъ еще темно будетъ.
Прошло полчаса, скрипъ затихъ при вход въ ущелье, но мрный шумъ шаговъ толпы сталъ явственно доноситься до устинцевъ.
Сквозь полусумракъ разсвта можно было различить темную сплошную и длинную массу, которая змйкой растянулась по тропинк, пролегавшей по ущелью.
У Орлика сердце стучало отъ нетерпнія. Наконецъ эта толстая и темная змя поровнялась съ тмъ мстомъ гд засли въ разсыпную устинцы.
Орликъ шепнулъ: Господи благослови!
Онъ прицлился въ голову колонны, гд ему виднлась срая лошадь, а слдовательно и самъ капралъ на ней — и спустилъ курокъ. Полыхнулъ огонекъ подъ елью, и трескъ оглушительный, будто отъ залпа изъ большихъ орудій, грянулъ и раскатился по ущелью… Ахнуло все!.. и люди, и горы, и земля, и небо… Но вслдъ затмъ… другой ударъ!.. Отъ этого удара даже у Орлика екнуло сердце, не то отъ радости, не то отъ оглушенья.
Вс молодцы-устинцы — всякъ изъ своей норы — выпалили вразъ, какъ по команд. По всей чащ съ обихъ сторонъ ущелья мелькнули въ кустахъ огоньки, но грохотъ былъ такъ силенъ, что всякъ изъ нихъ ахнулъ, не понимая, что эта за притча.
А притча была — Козій Гонъ и его диковинное эхо.
Сумятица въ команд, вопли и крики огласили тоже оба склона горъ. Нсколько человкъ попадали на-земь.
— Пали!.. Заряжай, братцы! Живо! Бери! крикнулъ потерявшійся капралъ, но голосъ его, ребяческій и перепуганный на-смерть, только смутилъ еще больше всю команду, да ободрилъ разбойниковъ. Команда выпалила, но зря, въ кусты, иные просто вверхъ. Съ обоихъ склоновъ раздалось еще нсколько выстрловъ, и они зачастили безъ перерыва; то тамъ, то сямъ вспыхивалъ огонекъ въ темной чащ кустарника. Ущелье гудло и дрожало… Солдаты бились, толкались, кричали, палили тоже, но падали и падали по два и по три заразъ… Наконецъ, задніе бросились
— Ребята! половины не осталось, держи! лови!.. за мной…
Кой-гд захрустли кусты и посыпались на тропу молодцы.
— Ой, лихо, лихо, лихо, лихо! заоралъ и оралъ Малина во все горло, катясь чуть не кубаремъ съ горы внизъ.
Его веселый голосъ ободрилъ всхъ еще больше, чмъ видъ раненыхъ и бгущихъ. Кто и думалъ было обманомъ остаться и просидть въ кустахъ, въ особенности татары, вс теперь ползли внизъ. Атаманъ тоже не дремалъ. Устя палила чаще другихъ, и едва только задніе бросились бжать, Устя выскочила, нашла своего укрытаго въ чащ коня, лихого Киргиза, и, вскочивъ на него, махнула въ догонку.
— Стой, стой, зря поранятъ! крикнулъ отчаянно эсаулъ. — Обожди всхъ, Устя! Ахъ, Господи, убьютъ еще! Устя!
Но Устя уже пронеслась верхомъ, прыгая чрезъ лежащихъ на земл солдатъ.
Молодцы устинцы лихо бросились на бгущаго въ безпорядк врага. Татарва, разумется, какъ всегда, кинулась со своими ножами и вилами на раненыхъ и упавшихъ, просящихъ помилованья, и доканчивала ихъ. Ихъ дло — обшарить карманы и взять что-нибудь подъ шумокъ — деньги, сапоги, шапку или солдатскій походный мшокъ съ разной мелочью по обиходу.
Молодцы-разбойники, какъ Малина, Мустафа или Черный, бросились въ пылу удали догонять, конечно, бгущихъ. Завязалась перестрлка, и устинцы соблюли наказъ эсаула: пока одинъ рядъ, выпаливъ не спша, уступалъ мста и заряжалъ вновь ружья, другой и третій выступалъ впередъ и палилъ въ свой чередъ… Команда, благодаря разсвту, уже сосчитала врага глазами и, ободрясь, начала отстрливаться мтко. Стали валиться и устинцы, но раненые отходили въ сторону, въ кусты, тогда какъ упавшихъ, падавшихъ солдатъ наступавшій врагъ добивалъ на троп.
Орликъ нагайкой собралъ грабящихъ татаръ и погналъ тоже за другими.
— Бейся, поганцы! Успешь наживиться посл, и Орликъ пустилъ татарву на перерзъ врагу.
Куча калмыковъ, башкиръ и мордвы волей-неволей бросились тоже, подгоняемая нагайкой и пистолетомъ есаула и лзла чащей по сторонамъ дороги, чтобы обогнать и обойти отступавшую кучку солдатъ, человкъ уже не боле двадцати. Атаманъ, всегда пылкій и увлекавшійся въ битвахъ, теперь лихо врзался на кон въ самую кучу команды. По немъ выпалили раза четыре, но все мимо. Наступавшіе сзади часто стрляли и, настигнувъ, уже налзали… Обогнавшая татарва спереди бросилась съ своимъ оружіемъ поневол въ рукопашную. Остатокъ команды разсыпался сразу по кустарнику чащи, какъ если бы солдатъ вдругъ разбросало чмъ-нибудь… И началась травля ихъ въ одиночку…
Уже на каждаго солдата приходилось по два и по три разбойника. Малина кидался опять звремъ отъ одного къ другому и рубилъ топоромъ; наконецъ, въ пылу ярости онъ ошибкой зарубилъ на смерть одного изъ башкиръ.
— Ну, плевать! Не въ счетъ! крикнулъ онъ и бросился дале на коннаго врага, но выстрлъ въ лице повалилъ его навзничь.
Когда команда вдругъ разсыпалась въ кусты — командиръ ея, оставшись одинъ, выпалилъ въ упоръ по сибирному, но боле не выдержалъ и, пришпоривъ коня, трусливо пустился вскачь на утекъ.