Бал шутов. Роман
Шрифт:
— Это уже двадцатая, — заметила она, — а сердце одно..
— Но я не могу играть шпиона, Ирина, не могу! — твердо сказал он.
Он все время повторял одно и то же — и Ирине это начало надоедать.
Надо было что-то срочно придумать. Она затянулась его сигаретой, выпустила дым и спокойно спросила:
— А идиота играть можешь?
— Достоевского? — не понял он.
— Нет, советского, — объяснила она, — нашего простого советского идиота, который гложет мороженую брюкву, ненавидит
В глазах Бориса зажглись идиотские огоньки. Было похоже, что с ролью идиота он справится.
— Давай, Боря, давай, — обрадовалась она. — Это не диссиденты. Их искать не надо — полно на каждом шагу. И таких двух идиотов такой умный майор никуда не пошлет. Ни в тюрьму, ни в Париж. И к тому же — в наши дни лучше быть женой идиота, чем диссидента…
Борис долго прыгал от охватившей его радости, потом схватил Ирину на руки и стал кружить по комнате. А потом они решили отметить эту гениальную идею в ресторане…
Ресторан был шикарным. Сияли хрустальные люстры и набриолиненные официанты.
Меню было толстым, как роман. Борис и Ирина изучали его с явным интересом. Подошел официант. На нем был красный пиджак и белые брюки. Для французского флага нехватало только синей рубахи.
— Что будем кушать? — спросил он и достал блокнотик и карандаш.
Соколы спокойно отложили «роман», и Борис, глядя прямо в ясные глаза официанта и даже слегка подмигнув ему, размеренно произнес:
— Долой советскую власть!
И дернул головой. И официант тоже дернул.
— Простите? — уточнил он.
— Если можно — два раза, — попросил Борис, — и, пожалуйста, поскорее!
— Через пять минут будет сделано! — вдруг согласился официант, и что-то пометил у себя в блокноте.
— Успеете? — деловито осведомился Борис.
— А как же! — ответил официант. — Что будем брать на второе?
— Долой электрификацию всей страны! — заказала Ирина.
— Сколько раз? — уточнил официант.
— Тоже два, — попросила Ирина, — и поторопитесь!
— Б — будет — с с — сделано, — чуть заикаясь, ответил он. — На з-за — закуску ч-что — н-нибудь в — возьмете?
— Дайти-ка мне Латвию, — попросил Борис, — только не поливайте сиропом.
Официанта окончательно перекосило.
— Вы что, не любите Латвию? — поинтересовалась Ирина.
— Отчего же? — испугался тот, — очень даже люблю. Особенно летом, в жару.
— Тогда подайте ее вместе с Эстонией, — уточнила она. — А на сладкое, пожалуйста, Афганистан или Польшу. По вашему выбору.
Лицо официанта стало цвета пиджака.
— Съели, — извиняясь, пробормотал он. — То и другое!
— Как, — вскричал Борис, — уже?!
— Д — да, — ответил официант, — и давно!
— А что же осталось?
— Пиво! — по — военному
— С Дубчеком? — поинтересовалась Ирина.
— Никак нет, — отрапортовал тот. — С Гусаком!
По глазам официанта Борис понял, что тот начинает медленно, но верно сходить с ума. Это никак не входило в их задачу. Надо было заканчивать заказ.
— Ладно, — согласился он, — с Дубчеком — так с Дубчеком! Только чтоб не с жирным!
— Служу Советскому Союзу, — прокричал на весь ресторан официант и строевым шагом отправился на кухню…
Начало «диссидентской» деятельности было положено, и после ресторана довольные Соколы отправились домой. Они еле влезли в переполненный автобус. Борис был без грима, и поэтому никто не обратил на него внимания. Многие спали, кто-то читал газету, некоторые поругивались. Борис растолкал рядом стоящих и выбросил вперед правую руку.
— Мудила, — бросил ему мужчина в шляпе, — мог бы и поосторожней!
— Сейчас, одну минуточку, — пообещал Сокол и прочистил горло.
— Граждане, — громовым голосом произнес он, — революция, о которой столь долго и упорно болтали большевики, провалилась!
Он опустил руку и вытер пот со лба. Автобус начал быстро просыпаться.
— Уступите-ка место товарищу Солженицыну, — предложил Борис.
Несмотря на то, что автобус продолжал двигаться, в дверях образовалась давка. Первой, перелезая через головы, выскочила «шляпа». Водитель выпрыгивал в окно.
— Эй, — крикнул ему вслед Борис, — уходя, останавливай автобус!
— Садись, — улыбнулась Ирина, — теперь, когда революция провалилась, можно и отдохнуть…
Следующим диссидентским актом, предпринятым «идиотами» Соколами, была публичная демонстрация.
Загриммировавшись под пейсатого еврея, Борис стоял на Дворцовой площади, через которую когда-то с криками и знаменами неслись рабочие и крестьяне брать Зимний. На его богатырской груди красовалась огромная звезда Давида. Из кармана торчал большущий кусок мацы. В руках он держал плакат, на котором синим по белому было выведено: «Отпусти народ мой!»
Ирина, накинув на плечи талэс, будто оренбургский платок, зычно исполняла национальный гимн Израиля «Атикву».
Вокруг Соколов собралась небольшая толпа, с интересом смотревшая на «евреев».
— Эй, еврей, — бросил мужчина в кепочке, — почему только твой народ надо отпускать? А мой? Мой что, хуже? Ишь вы — избранные!..
Он незаметно отломил кусок мацы и жадно начал жевать.
— А я, блядь, — сказал усатый мужчина с портфелем, — совершенно не понимаю наших идиотов. Ну чего они этих пейсатых держат? Жизни от них нету! Да будь моя воля — я бы их в их Израилишко по одиночке на собственных руках перенес!