Бал шутов. Роман
Шрифт:
И тоже украдкой отломил кусочек мацы.
— Вы их неправильно понимаете, — объяснила старушка с кошелкой, — они не отсюда просются, а сюда. Они хочют, чтобы израильские жиды их отпустили, а те не пущают. В тюрьмы своих еврейчиков сажают, в психушки,
— Вот именно, — поддержал ее подоспевший косой, — и, к тому же, там у них с голода мрут. Я сам читал. Пять миллионов в год дохнут!
Он нагнулся прямо к карману Бориса и вцепился зубами в мацу.
— Это в Эфиопии,
— А ты, старая дура, чего несешь, — повернулся он к старушке, — они же уже здесь! Чего ж их израильские жиды отпускать — то должны?!
— Они-то тута, — пояснила старушка, — а остальные в тамошних застенках томятся. Они за них и просют. Сам знаешь — все жиды больно родственные.
Но ее никто не слышал. Мужчины дрались за мацу. Каждый стремился отхватить кусок побольше. Победил косой. Посадив фингал «кепочке» и опрокинув наземь усатого, он с набитым ртом обратился к Борису:
— Послушай, жид, — сказал он, — ты за каких жидков просишь то: за нашенских или израильских? А то из твоего плаката ни хрена не понять!
— А ты мне сейчас сам объяснишь, — произнес Борис, и, взяв плакат в одну руку, поднял другой косого высоко над землей. — Теперь понял, за каких?
— Теперь понял, — ответил косой, — можно поставить меня на место.
Оказавшись на земле, он, очевидно с перепугу, попросил подержать плакат.
— Я подержу, — пояснил он, — а вы пока займитесь вон теми.
И кивнул в сторону усатого и «кепочки».
Через мгновение вокруг Соколов никого, кроме старушки, не было…
Она долго рылась в кошелке и, наконец, достала оттуда пятак.
— У — у, жиды! — погрозила она кому-то сморщенным кулачком и бросила «несчастным евреям» монету…
Гуревич ждал Леви в ресторане «Европейский».
Он любил этот ресторан — за судак — орли, за московский борщ и даже за микрофоны, покоящиеся на дне китайских ваз, располагавшихся посредине столов и заполненых цветами… Не мог же он говорить просто так, в пустоту — в «Европейском» же его всегда слушали. И внимательно.
Сейчас Гарик устроился за единственным столом без микрофона. Вернее, микрофон, конечно, там был, но ему удавалось его затыкать киевским тортом…
Леви появился возбужденный, в развевающемся шарфе, размахивая руками.
— В чем дело? Почему такая срочность? Пожар?.. Мы что, не могли встретиться вечером?
— Могли. В Париже… Вы можете подлететь часам к десяти на Елисейские поля?
— Гуревич, объясните мне, почему всегда уезжают порядочные люди?
— Дерьмо уезжает тоже. Просто его много. Его хватает на
— Когда ваш самолет?
— Через три часа… Я еще должен угостить вас судаком — орли и армянским коньячком.
— Договорились, — сказал Леви, — мы будем пить и есть. Но угощаю я. У меня масса денег. За Ягера. И я их должен немедленно истратить. Они мне жгут карманы.
— Положите их в несгораемый шкаф. Сегодня мы кутим… Я молодожен, Леви, можете меня поздравить. Взгляните, какая у меня счастливая харя. — Он криво улыбнулся. — Вы завидуете? А? Вам тоже хочется? Признайтесь…
Леви печально смотрел на Гуревича.
— Я первый в мире мужчина, который женился на крокодиле, — продолжал Гарик. — Вы знали, что в Париже водятся крокодилы?
Леви покачал головой.
— Странная страна, — произнес он, — не правда ли? В Париж можно вылететь только на крокодиле, в Испанию — на Ягере…
— Значит, вас пустили за Ягера?
— Да, — сказал Леви, — за «азохун вей»… Вы все еще хотите меня угостить?
— Хочу, — ответил Гуревич.
Принесли московский борщ.
— Вам его будет нехватать, — сказал Леви.
— Херня, — бросил Гуревич. — Мне будет нехватать только трех вещей: моря, Невского и вас, Леви.
— Спасибо, — произнес Леви, — вы меня ставите вровень с морем и Невским. Спасибо… Море вы там найдете…
— Не то… Я из этого вышел…
— А в то вы войдете… Не печальтесь… Сегодня вечером вы будете на Сэн — Жермэн. Зайдите там в Де — Маго. Это мое любимое кафе…
— Вы что — там сиживали?
— Никогда… Посидите там за меня. Выпейте за то, что одним козлом в этой стране стало меньше. А потом… Поставьте в Париже что-нибудь стоящее, из-за чего стоит жить…
— Вы хотите Галеви, Леви?
— Вы догадались, мальчик.
— А кто у меня будет в главной роли?
— Вам придется трудновато. Такого Иегуду, как я, вам не найти.
— Ну, так бросайте стадо… Сыграйте Галеви…
— Гуревич, — печально произнес Леви, — мы никогда больше не увидимся. Вы знаете это?
— Я так многого не знаю. Зачем мне знать это?.. И потом — даже параллельные прямые пересекаются… Где-то там, далеко, может быть — в Париже…
Превращение Соколов в «идиотов» шло полным ходом. И они были уверены, что не сегодня — завтра Борщ назовет их кретинами и оставит в покое. И все можно будет забыть, как дурной сон.
Они пили в своей гостиной коньяк, закусывали эклерами, и были веселы, как раньше, до знакомства с «дожем».
— Я совершенно уверен, что товарищ майор уже подыскивает новые кандидатуры, — сказал Борис и поставил рюмку на столик.