Баррикады на Пресне. Повесть о Зиновии Литвине-Седом

Таурин Франц Николаевич

— Да… — опять как бы сам себе сказал «студент», — видно, не с того конца я разговор начал. Дело, видите ли, в том, что с листовками никак нельзя попадаться. Типография — это наше оружие, может быть, самое сильное. Мы бережем ее как зеницу ока. Провал типографии — жестокий удар по нашему делу. И прошу вас всегда помнить: если провалитесь вы, следом провалится и типография. Какой вывод? — и тут же сам ответил себе: — Нельзя вам проваливаться…

Зиновий хорошо понял все сказанное ему «студентом»…

Есть

мудрая пословица: береженого бог бережет. Для Зиновия стоило бы сложить другую: смелому все по плечу. После пережитых мук ему все стало нипочем. Молодая сила и молодой задор искали выхода и рвались па волю; и, самое главное, он понял: того, кто держится независимо и уверенно, меньше подозревают.

Зиновий занял денег у брата Липпы (тот много лет уже копил деньги, лелея мечту завести собственную переплетную мастерскую) и купил себе на Сухаревке подходящую одежду. На зиму — поношенную, но еще не потерявшую вида полудошку из собачьих шкур шерстью вверх; на весну и осень — стеганую фуфайку. И дошку, и фуфайку в размерах с запасом, как и положено для теплой одежды.

Под подкладкой приспособил вместительные карманы, расположив их равномерно с обоих боков. Загружал туда но пяти, по шести сотен листовок.

Выручала складная фигура: при хорошем росте был он широк в плечах, тонок в поясе. И, даже обложившись листовками, не выглядел тучным.

А более всего выручала смелость и находчивость. Завидев полицейского чина любого калибра, Зиновий не только не пытался уклониться от встречи, свернуть в переулок или заскочить в подъезд, но, напротив, шел прямо к нему и так вгрызался в него самыми пустяшными вопросами, что тот и не знал, как от него отделаться.

Старые опытные подпольщики дивились самообладанию Зиновия. Особенно после случая, когда он отвел угрозу от подпольной типографии.

Типография обосновалась в подвале одноэтажного камедного дома. «Крышей» служила «Фруктовая торговля», занимавшая весь первый этаж. Печатный станок и наборные кассы помещались прямо под торговым залом, а лаз в типографию открывался из кладовой магазина. Чтобы добраться к нему, надо было сдвинуть в сторону тяжелый ларь, отсеки которого всегда были заполнены яблоками, грушами, лимонами.

В тот день, как и было условлено, Зиновий появился в типографии сразу после полудня. «Торговля» была закрыта на обед. На условный стук Зиновия дверь открыл старший приказчик (он же наборщик, метранпаж и печатник подпольной типографии) Геворк Саркисович, высокий, представительный армянин со смуглым моложавым лицом и широкой лысиной, обрамленной курчавыми, черными как смоль волосами.

— Сегодня припасли тебе хороший товар, — сказал он Зиновию, — Листовка и еще брошюра.

Зиновий подошел к прилавку. Листовки и брошюры были разложены тоненькими пачками: на каждый из многих карманов Зиновиевой шубы — пачечка.

Он взял из пачечки верхнюю листовку и быстро пробежал ее. «Рабочий союз» призывал рабочих объединиться и стойко бороться за свои экономические и политические права,

пока они не свергнут «ига капиталистов, пока вся земля, все фабрики и заводы не сделаются общественной собственностью».

— Ты прочитай вот эту книжечку, — сказал Геворк Саркисович Зиновию, указывая на брошюры. — Очень полезная книжечка. Называется «Откуда взялись капиталисты и рабочие». Обязательно прочитай.

Зиновий принялся укладывать листовки, но не успел еще упрятать в карманы и половины приготовленной ему литературы, как в запертую дверь магазина вдруг застучали.

На стук из заднего помещения проворно выскочил помощник приказчика, такой же смуглый и черноволосый, как и Геворк Саркисович.

— Обед! Магазин закрыт! — крикнул Геворк Саркисович,

И тут же в ответ раздался повторный, уже не такой громкий условный стук.

— Это свой, — сказал помощник приказчика и впустил запыхавшегося парня.

— Идут с обыском… — выдохнул парень.

— Откуда идут?

— От площади.

— Далеко? — спросил Зиновий.

— Квартала на два обогнал, — ответил все еще не отдышавшийся парень.

Зиновий рывком надел доху, схватил из пачки одну листовку, зажал ее в руке и кинулся к выходу. В дверях остановился.

— Задержу! Прячьте все, что осталось, как следует. Надежно, не спеша! — И выбежал на улицу.

Ему повезло. На улице было людно. Началось обеденное время. Рабочие с фабрик и заводов толпами шли по домам, а многие в трактир на площади.

Зиновий, неспешно шел в общем потоке, а как увидел мундиры городовых, рванулся к ним навстречу.

— Ваше благородие! — кинулся он к вахмистру, который с озабоченным видом торопливо вышагивал впереди двух стражников. — Ваше благородие! Эвон в переулке листовки разбрасывают. Вот, я одну подобрал!

Вахмистр остановился, будто в стену уперся.

— Кто разбрасывает?

— Двое. Один длинный такой, другой помене… Вахмистр здраво рассудил, что «Фруктовая торговля», в коей приказано произвести особо тщательный обыск, никуда не денется, а вот злоумышленники, раскидывающие среди бела дня листовки, могут скрыться. И приказал Зиновию:

— Веди!

В узком извилистом проулке никого не было. Только в дальнем его конце стояли два человека.

— Они! — закричал Зиновий.

— Сто-ой!.. — протяжно заорал вахмистр и скорым шагом двинулся по переулку. — Приказываю, стой! — и прибавил ходу, насколько позволяла сытая комплекция.

Стражники и Зиновий поспешили за вахмистром. Двое в конце проулка оглянулись, увидели полицейских, побежали от них и скрылись за углом.

— Бегом! Догнать! — захрипел вахмистр.

Теперь уже впереди бежали двое стражников, за ними вахмистр, и Зиновий замыкал погоню, с каждым шагом все больше отставая от полицейских.

Когда стражи порядка, преследуя убегающих, свернули за угол, Зиновий укрылся в подворотне, огляделся, вышел проходными дворами на соседнюю улицу и вскочил там в вагон проходившей мимо конки.