Баррикады на Пресне. Повесть о Зиновии Литвине-Седом
Шрифт:
После ночного разговора с Никитой Голодным и чтения книжки Зиновий уже достаточно четко представлял, кого ему считать своими врагами. Словно по ранжиру выстроились: стражник, урядник, пристав, хозяин, разные царские сановники, генералы и министры… И похоже, сюда же впору подверстать и самого царя-батюшку.
4
Возвращая Голодному прочитанную книжку, Зиновий не то спросил, не то сказал:
— А если царя убить?
— Убивали, — сказал Никита. — Не один раз убивали.
— Как же быть?
— Как быть?.. Давай вместе мозгами раскинем, — сказал Голодный тоном вовсе не шутейным. — Времени-то сыщется у тебя часок-другой?
— Хоть на всю ночь! — с готовностью откликнулся Зиновий.
Как и тогда, в вечер первой их беседы, Никита попросил хозяйку сообразить им чайку. И в компании с самоварчиком, сначала весело пыхтевшим на столе, а затем угомонившимся и затихшим, просидели они не час-другой, а далеко за полночь.
Никита Голодный, судя по всему, полностью доверился новому своему знакомцу и без утайки поделился с ним всем, что было ему известно. Рассказал, что года полтора тому назад в Москве образовалась марксистская группа для пропаганды среди рабочих. Было в этой группе сначала всего шесть человек, потому и называли ее «шестеркой». Вот эта «шестерка» установила связи с отдельными рабочими кружками. И в прошлом году весной собрались вместе представители от всех этих кружков, с заводов Гужона, Вейхельта, Листа, братьев Бромлей, с железнодорожных мастерских и с других фабрик и заводов. На этом тайном собрании договорились образовать центральный рабочий кружок. А совсем недавно решили назвать его московский «Рабочий союз». Так что теперь, есть и в Москве своя рабочая организация.
У Зиновия загорелись глаза.
— А кого туда принимают? — нетерпеливо спросил он.
— Не каждого. Только самых надежных и стойких.
— А меня… меня примут?
— Сперва проверят, потом примут… А ты сам-то готов к тому, чтобы быть в такой организации? Это ведь дело… святое.
— Готов. Готов, хоть сейчас!
— А понятно тебе, что впереди дорога не торная. Все может случиться, тюрьма и каторга, пуля и петля…
Зиновий твердо выдержал пристальный взгляд.
— Так ведь не одному идти по той дороге. Другим она тоже не торная. А все равно идут.
— Сведу я тебя с одним человеком, — сказал после некоторого раздумья Никита Голодный. — С человеком, который поближе меня к тем людям. Хотя… по совести признаюсь, опасаюсь я за тебя.
_ За кого же меня принимаете!.. — с обидою воскликнул Зиновий.
— За того кто ты есть, — вздохнув, ответил Никита. — Молод и горяч. Шибко горяч. Сумеешь ли себя в руки взять… На одно надеюсь, парень ты разумный и поймешь, что горячка твоя не только тебя, но и других сгубить
Глава пятая ДРУЗЬЯ И ТОВАРИЩИ
1
В том же трактире на углу Садовой, возле Курского вокзала, Никита Голодный познакомил Зиновия со своим земляком, токарем с Газового завода Иваном Калужаниным, который постоянно здесь столовался. Иван Калужанин с
С Иваном Калужаниным вести беседу было столь же занимательно, как и с Никитой Голодным. Может быть, даже и интереснее. Иван успел прочесть много книг и любил рассказывать не только о прочитанных книгах, но и о писателях, написавших эти книги. Иван наизусть читал стихи Пушкина, Лермонтова, Некрасова и объяснял непонятное Зиновию. О политике вроде и разговору не было, но после каждой встречи Зиновий до краев переполнялся ненавистью к угнетателям…
Зиновий так увлеченно ловил каждое слово нового своего товарища, что не сразу заметил некоторую странность в его поведении. Время от времени тень какой-то внезапной озабоченности падала на его обычно оживленное лицо, он начинал говорить медленнее и тише, а то и вовсе смолкал, иногда даже на полуслове. Но вскоре морщинка между сдвинутыми к переносью соболиными бровями разглаживалась, тень исчезала с лица, и доверительный разговор продолжался, как будто ничего и не произошло и как будто ничто и не прерывало их беседы.
И еще приметил Зиновий, что Иван усаживается за столик (всегда один и тот же) так, чтобы стойка буфетная оставалась у него за спиной, а входная дверь была прямо перед глазами.
Приметил также Зиновий, что именно в те дни, когда речь Ивана так неожиданно прерывается, он частенько кидает взгляд в дальний угол, где поодаль от других, близ двери, ведущей на кухню, стоит у самого окна стол, несколько большего по сравнению с прочими размера, И заметил также, что все это происходит именно в те дни, когда за дальним столиком у окна появляется компания: несколько молодых людей и среди них одна девушка, далеко приметная своею толстой русой косой.
Столик этот дальний заинтересовал и Зиновия. И хотя ему не очень удобно было наблюдать (он сидел боком), при каждом удобном случае, то есть так, чтобы не бросалось в глаза, косил взглядом в ту сторону.
Иван Калужанин, конечно, очень быстро заметил его настороженные взгляды.
— Интересуешься? — спросил он Зиновия, поглаживая шелковистые усы.
Зиновий признался, что интересуется.
— Хорошо, — сказал Иван Калужанин. — Сегодня уже поздно, пора всем расходиться, а завтра я тебя с ними сведу.
Зиновий до того обрадовался, что и не заметил, как вырвалось у него:
— А кто это?
— Хорошие люди, — ответил Иван Калужанин. — Ты посиди, обожди меня здесь, а я схожу к ним, предупрежу.
Зиновий остался один и теперь уже не таясь смотрел вслед Ивану Калужанину. Тот подошел к обедающим, подсел к ним. Много бы дал Зиновий, чтобы услышать завязавшийся разговор.
А говорили как раз о нем.
— Завтра приведу к вам хорошего парня. К делу тянется, и, видать, не робкого десятка, — сказал Иван Калужанин.