Баррикады на Пресне. Повесть о Зиновии Литвине-Седом
Шрифт:
— Товарищи прохоровцы! Дорогие товарищи рабочие! — обратился Седой к тысячам ткачей, красильщиков, металлистов. Вот когда пригодилась звонкая сила его далеко слышного голоса. — Дальше терпеть нельзя! Три дня назад Московский Совет рабочих депутатов принял воззвание к рабочим. В воззвании сказано: «Если бы собрать всю кровь и слезы, пролитые по вине правительства лишь в октябре, оно бы утонуло в них, товарищи…»
Прошло всего три дня. И за эти три дня пролиты новые реки рабочей крови! В пятницу по приказу генерал-губернатора из пушек стреляли по нашим товарищам,
Дружно построились в колонны. С красными флагами на высоких древках, с несмолкающими боевыми песнями вышли на Трехгорный вал и двинулись к Заставе.
Мария Козырева поднялась задолго до часа, определенного для начала манифестации. Тимофей еще не вернулся из деревни, по-видимому, решил пересидеть там опасное время.
Так оно и лучше, подумалось Марии. Никто не будет над душой стоять, не станет выговаривать да совестить: куда? да зачем? да не бабье дело… А так, можно сказать, руки развязаны и сама себе голова.
Хотела было отправиться в Грузины за новой своей подругой. Да вспомнила, как Наташа говорила, что Седой строго-настрого запретил ей ходить на манифестацию и вообще без особой нужды на улице не показываться. Потому что она, как секретарь штаба, слишком много знает такого, за чем шпики охранки настырно охотятся день и ночь.
И Мария решила пойти к старой закадычной своей подруге — Александре (в цехе ее звали просто Сашуней) Быковой. Сашуня жила неподалеку, по пути к Заставе. Но заходить за нею не пришлось. Едва выйдя за ворота, Мария увидела, что Сашуня торопливо идет ей навстречу.
— Вот уж правда, на ловца и зверь бежит, — сказала Мария. — Я-то ведь к тебе собралась.
— Это кто же ловец, а кто зверь? — засмеялась Сашуня.
Она была тоже девка красивая, но на другой лад. Хоть и не такая яркая и броская, как Мария, но и на нее оборачивались на фабричном дворе и на людной улице. Была она стройная и подвижная, как белочка, в своей голубой жакетке, а на хорошем лице — большие серые глаза в пушистых ресницах. Кроме того, была веселая и смешливая. Словом, лучшей подруги Мария Козырева себе и не желала.
Колонна Прохоровской мануфактуры шла во главе манифестации. Мария и Сашуня успели занять место в первом ряду, всего на какой-то шаг позади знаменосца. Хотя шли по десять человек в ряд, так много явилось и а манифестацию, что, когда передняя колонна подошла к Малой Грузинской, последняя еще не оторвалась от Пресненской заставы.
В рядах манифестантов было шумно и весело. Песни прокатывались по колоннам одна за другой. Едва угасала песня в одном месте, как тут же разгоралась
Миновали Малую Грузинскую, вышли на спуск к Пресненскому мосту. Связные передавали по колоннам, чтобы, переходя по узкому мосту, не сминали рядов и не теряли равнения.
Но до моста не дошли. Слева из-за угла Волкова переулка на рысях выехала полусотня казаков, развернулась «левое плечо вперед» и двинулась навстречу манифестантам.
— Разойдись! — высоким, срывающимся голосом скомандовал казачий офицер.
Колонны остановились. Но никто не покинул рядов, все остались на месте.
— Приказываю разойтись! — еще истошнее закричал офицер и приказал казакам изготовиться к стрельбе.
— В братов своих стрелять будете! — закричал из передних рядов высокий старик с длинной седой бородой. — Али креста на вас нету?
И, раздвигая ряды, вышел из колонны навстречу изготовившимся к стрельбе казакам. И хотя двигался он вперед, а не назад, все равно ряды смешались, и нашлись малодушные, кто попятился в глубь колонны.
— Женщины с нами и дети, — продолжал кричать старик. — Али у вас своих матерей и детишек нету!
А в это время две цепочки дружинников, двигаясь по обеим сторонам улицы, обошли полусотню и как бы взяли ее в кольцо. Огибая строй казаков, один из дружинников вынул из-за пазухи черный шар величиной с крупное яблоко и выразительно потряс им в воздухе. Ни офицер, за спиной которого это происходило, ни манифестанты, отгороженные строем казаков, этого не могли видеть. Зато казаки отлично поняли, что к чему, и шепоток: «Бомба!» — с неимоверной быстротой обежал всю полусотню.
— Заряжай! — скомандовал казачий офицер. Только несколько затворов клацнули, но звякающий звук этот стоящим в передних рядах показался громким и зловещим.
Высокий горбоносый мужик, державший в руках знамя, попятился, отступил и, падая, выпустил из рук древко.
Мария Козырева подхватила падающее знамя, вскинула его сколь могла выше и шепнула стоящей рядом Сашуне Быковой:
— Помогай! Не удержать одной на ветру!
И обе, держа высоко вскинутое знамя, сделали несколько шагов вперед, приближаясь к ошеломленным казакам.
— Стреляйте в нас! — закричала Мария Козырева. — А живыми мы знамя не дадим!
Казачий офицер одну за одной выкрикивал команды, но никто не исполнял его приказа. Сломавшиеся было ряды передней колонны выправились и распрямились.
А Мария Козырева и Сашуня Быкова шли прямо на казаков.
Ряды казаков дрогнули и смешались; всадники медленно повернули коней.
Седой зашел к Наташе. Он считал своей обязанностью рассказать ей, как проходила манифестация. Наташа вела дневник событий, и эпизоды нападения казаков и мужественного поступка двух молодых работниц должны найти там свое место.
— А кто эти девушки? — спросила Наташа,
— Фамилии не надо в дневник, — напомнил Седой.
— Я для себя, — сказала Наташа.