Белые Мыши на Белом Снегу
Шрифт:
– Как же без Ремеза!
– Тоня развела руками, весело уворачиваясь от какого-то розовощекого парня в нескладно сидящем костюме.
– Он у нас везде и всегда!
– Ты на меня не злись!
– Ремез уже добрался до меня и заключил в мощные объятия.
– Я тогда глупость сказал! Довел ты меня своей вежливостью. Теперь вижу - был неправ! И прошу прощения!
– Ничего страшного, - я вынужденно улыбнулся.
– Второй брак, молодчина!
– он отпустил меня и с силой хлопнул по плечу.
– Вот это я понимаю!..
– Обязательно кричать, что этот брак - второй?
– прошипела Тоня, пихая его в бок.
– Вести себя не
– Да ладно!
– Ремез беззлобно скорчил ей рожу.
– У тебя тоже второй, так что счет у вас - "один-один"!
– он загоготал.
– Мы вообще-то не в футбол играем, - Тоня демонстративно взяла меня под руку.
– Пойдем, Эрик, я тебя сейчас со всеми познакомлю.
Сейчас я почти не помню тот день. Действительно, была грандиозная пьянка, но я сидел среди всеобщего веселья трезвый и совсем одинокий, будто и не было никого вокруг. Нет, я не жалел о сделанном и надеялся на лучшее, но все же что-то горькое (а все и кричали нам - "Горько!") шевелилось в душе, задевая все царапины, которые в ней накопились, и причиняя боль. Ничего, оказывается, не зажило. Даже любовь - и та была жива, погребенная под слоем новых впечатлений и знакомств. И Ласка одиноко мяукал где-то в самом глубоком слое сознания. Самое странное - Зиманский вдруг поднял голову в лабиринте моей памяти и ласково погрозил оттуда пальцем: "Смотри, братишка, не ошибись на этот раз!". Вся жизнь, которой я жил до этого и которую потерял, смотрела на меня сотней блестящих глаз, укоряя и усмехаясь одновременно.
Было лишь одно чистое, незамутненное воспоминание, и за него я уцепился - дочь. Она не родилась, я даже не узнал, мальчика или девочку ждала Хиля, и ясноглазое дитя, которое я себе придумал, оставалось во мне чистым, не приносящим боли. Я все еще мечтал о ней, о слабенькой девочке с тонким профилем и прядью бесцветных волос, свисающей на лоб. Но теперь она не была похожа ни на бывшую мою жену, ни на новую, а только - на меня, пусть я и не могу назвать себя красивым. У меня обыкновенное лицо, прямой нос, серые глаза, русые волосы - таких, как я, на свете тысячи. "Папа" один раз сказал со смехом, что по словесному описанию примет меня невозможно найти - совсем ничего нет выдающегося. Но, если моя дочь родится точно такой же, стандартной - я буду только рад.
И сразу же пришла мысль: надо попробовать. Неизвестно, истек ли срок годности таблеток, но я не смог их выбросить и бережно хранил в коробке с документами, в отдельном бумажном пакете с биркой "Тесталамин". Тоня видела их и знала, что это такое, но ни разу не предложила мне принять хоть одну, словно боялась, что я отравлюсь.
– Хватит пить, - я заметил, что жена моя здорово набралась, и отобрал у нее бокал с вином.
– Тем более, ты водку мешаешь черт знает с чем, тебе же плохо станет.
– Эрик!
– она нежно обняла меня за шею, хвастливо поглядывая на гостей.
– Ты такой заботливый! А моему бывшему... то есть, покойному... было глубоко наплевать, плохо мне или хорошо... Как мне все-таки с тобой повезло!
– Пошли, выйдем на улицу, - я поднял ее из-за стола.
– Тебе проветриться надо.
– Ты просто отвратительно трезвый!
– она скорчила гримасу, но тут же опять заулыбалась.
– А пойдем.
Наступил ранний вечер, все небо горело звездами, как город с высоты птичьего полета - я видел это именно так, хотя ни разу не летал ни над какими городами. Ветра не было, ни одна ветка не шевелилась, лишь силуэт бродячей собаки на освещенной фонарями
Тоня с третьей попытки прикурила и с наслаждением выдохнула дым:
– Как хорошо!..
Скрипнула дверь, на секунду превратившись в прямоугольник тусклого коридорного света, и выпустила Ремеза, пьяного, в наброшенном на плечи полушубке. Тоня тут же недовольно нахмурилась и стала смотреть на далекий лес, темными зубами вгрызающийся в небо. Я вежливо улыбнулся, надеясь, что это только на минуту, что он покурит и уйдет обратно, к гостям, но Ремез прислонился к дощатой стене, скрестил на груди тощие жилистые руки, плотно обтянутые рукавами рубашки, и заговорил.
Это была какая-то местная легенда, передававшаяся из уст в уста много лет. Неизвестно, кто ее придумал и было ли это вообще выдумкой, во всяком случае, звучала история вполне правдоподобно.
...На полигоне произошла авария, один из военных техников что-то напутал в расчетах, и ядерный заряд взорвался на несколько часов раньше, чем нужно. Вокруг было много людей, никто не успел спрятаться в укрытия, местные жители не зашторили окна, в клубе еще шел художественный фильм, а служба оповещения даже не отперла комнату, где стоял пульт, управляющий главной сиреной.
На горизонте полыхнуло совершенно неожиданно - наступил "ядерный день", когда среди ночи вдруг становится видна каждая травинка. Люди запаниковали: еще бы, ведь очередное испытание было назначено на три часа, а на дворе стоял еще поздний вечер. Председатель правления поселка бросился к телефону спецсвязи, но не смог дозвониться военным - ответом ему были длинные гудки. Все как-то сразу поняли, без разъяснений, что это - ЧП, офицеры погибли, и на полигоне никого нет.
Сообщили в область, те передали дальше, но когда приехала правительственная комиссия и приезжала ли она вообще, никто так и не узнал.
Сто километров - большое расстояние, и лишь через трое суток в поселок пешком пришли двенадцать облученных солдат, единственные, кто был достаточно далеко от места взрыва и уцелел. Они не рассказали ничего вразумительного, кроме того, что начальник, молодой лейтенант, приказал им чинить проволочное ограждение и уехал на служебной машине, пообещав, что вернется через пару часов. А потом вдруг стало светло, как днем, и всех сбило с ног ветром такой силы, что от него переворачивались целые пласты земли и летели по воздуху камни величиной с двухсотлитровую бочку. Один из солдат ослеп, но, в общем-то, они все остались живы, и через какое-то время их забрали из местной больницы военные медики. Остался лишь тот, слепой. Его демобилизовали, и он решил, что в родном городе без глаз ему делать нечего.
Прошел, наверное, год или полтора. Полигон вновь заработал, начались ночные тревоги, от которых незрячий парень впадал в панику и забивался в самый дальний угол своей комнаты. Он словно чувствовал вспышки и шарахался от окна, за которым внезапно наступал день. "Оно там!
– его крики слышали все соседи по бараку.
– Оно там, помогите! Мы сгорим!..". Всем это вскоре порядочно надоело.
Но случилось неожиданное - слепой влюбился в девушку. Они общались и раньше: эта девушка выдавала в социальном отделе пособие по инвалидности, поэтому волей-неволей каждый месяц они перебрасывались хоть парой слов. И вдруг - любовь. Говорят, девушка подарила солдату щенка лайки, потом вызвалась заниматься с этим щенком, чтобы вырастить из него поводыря, вот все и завертелось.