Белый олень. Часть 1

Ипатова Арина

Иллания изменилась на глазах. Лицо стало решительным, голос — отрывистым. Она была беспомощным хрупким цветком, а превратилась в безжалостного проницательного дознавателя.

В какой местности деревня Касьяна? Леса? Какие? Сколько народу в деревне? Как решаются общие вопросы? На сходке? Когда выпадает снег? Много ли в деревне коров? А коз? Избы украшены резьбой? А какой? Нарисуй. Как часто приезжают государевы посланцы? Раз в полгода? Это хорошо или плохо? Какие ремёсла есть? А какие дороги? Какие самоцветы находят в местных горах? Достаточно

ли выращивается хлеба?

Перед ней лежала стопка грифельных досок, она заполняла одну, быстро откладывала в сторону и брала следующую.

Допрос продолжался часа три. У него уже голова гудела и мысли путались. Резное кружево остро впивалось в спину.

Она быстро-быстро черкала грифелем по доске. В её голосе звучал металл.

— Да, а как у вас с волками? — она посмотрела на Касьяна со значением, как раньше Аристарх.

— Волки? — устало переспросил он. — А чего с ними может быть?

— Касьян. Я спрашиваю тебя, было ли что-то необычное в вашей деревне, связанное с волками?

Он не хотел рассказывать. Сам не знал, почему. Ничего, что могло бы причинить вред Иринею, он сообщить не мог. Тут, во дворце, наверно, многие больше знали. Но говорить всё равно не хотел. Это были не его тайны.

Промолчу.

Застучало в висках. Перехватило дыхание. Он схватился за ворот рубахи.

Иллания посмотрела на него проникновенно.

— Не сопротивляйся, — мягко сказала она. — У тебя не получится.

Запинаясь, против воли, он передал давний рассказ кузнеца. Вспомнил и про Ненилу. Эта новая Иллания не выказала ни удивления, ни интереса, только черкала непонятные знаки на доске.

Да когда это кончится?

Но пришлось подробно рассказать ещё про дорогу в Изберилл. И только тогда Иллания отпустила его, отодвинув последнюю доску.

Касьян был совершенно опустошён. Его сознание было как кувшин, из которого выплеснули всё, что наполняло его ранее, всякую мысль, всякое чувство.

Между тем летописица, отложив грифель, вновь преобразилась, стала прежней. Почти.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила она озабоченно.

Он вытер пот с виска.

— Как будто меня через мельничные жернова пропустили. Что это было?

Иллания смотрела на него с сочувствием.

— Я предупреждала, что это будет неприятно. От меня нельзя ничего скрыть. Я летописец. У меня чары истины.

Касьян вздохнул, облизнул пересохшие губы. Летописица поднялась, плеснула в кружку воды из кувшина, подала ему.

— За всю мою жизнь, — медленно произнесла она, — был только один человек, который смог сопротивляться.

Она посмотрела на него многозначительно, и Касьян понял, что от него ждут вопроса.

— Кто он?

— Твой учитель.

Касьян даже не очень удивился. Отпил воды, отставил кружку.

— Он так и не рассказал мне, что случилось с ним в Юоремайе. — Она порывисто стиснула перед собой руки. — Мне. Летописице. Он нашёл в себе силы сказать, что это его личное дело. Можешь себе это представить?

Касьян

сглотнул, в мимолётной дрожи передёрнул плечами. Противостоять этому удушью, этому оцепенению сознания? Нет. Не мог он себе это представить.

Летописица несколько раз кивнула, продолжая сжимать руки у груди.

— Да, и никто не может. Это необъяснимо, необъяснимо.

Липкая паутина соскользнула с разума Касьяна, и он ощутил необыкновенную ясность мысли.

Спросить, не спросить? Ну что ж, самое худшее — она не ответит.

— Иллания, можешь рассказать историю с волком, если это не тайна?

Иллания взметнула тонкие округлые брови.

— Я не имею права обсуждать всуе то, что узнаю в летописной беседе. Но то, о чём говорил Ириней, я и так знала. Так что… — она снова уселась напротив Касьяна, поправила сложенные грифельные доски, чтобы лежали ровненько-ровненько, одна на одной, — слушай.

— Ириней родился в Талаяме в семье морского торговца. Родичи его не брезговали и морским разбоем, но это к делу не относится.

С юности все мужчины семьи, а порой и женщины, ходили на кораблях в Юоремайю. Занялся этим и Ириней, но торговля у него не задавалась. Не то чтобы у него не получалось, но не оказалось у него к этому делу страсти, он был полностью равнодушен к обогащению. Его интересовали тайны природы.

В пятнадцать лет он покинул Талаям и начал искать знания, скитаясь по разным землям. Знание нашёл. Лет через десять прибыл в Изберилл и предложил свои услуги государю Юталлу.

Некоторое время Ириней работал в обсерватории, в башне Брана и приносил большую пользу. Но потом… случилось то, что случилось.

— Что случилось? — не сразу понял Касьян.

— То, что произошло с Юталлом, — полушёпотом отозвалась Иллания. — С его разумом. Слышал, конечно, об этом?

— Да, кое-что слышал, — ответил Касьян тоже шёпотом.

— Всё изменилось. Над Избериллом простёрлась тьма. Сознание Юталла было вывихнуто, его одолевали то болезненные фантазии, то вспышки ярости. Он обрёл привычку днём подниматься на башню Брана. Там он мог провести несколько часов, бесплодно озирая окрестности в поисках вечно неуловимого видения. В очередной раз потерпев неудачу, срывал гнев на первом, кто ему попадался.

Эта тягостная опасная обстановка навела Иринея на мысль покинуть Изберилл. Он размышлял, под каким благовидным предлогом это сделать, но тут прибыли гонцы из Юоремайи. У них была серьёзная задача, они подыскивали наставника для принца-наследника. Там детей царя принцами называют.

Ириней согласился на их предложение, и Юталл, к счастью, не стал ему препятствовать. Так он оказался в Алматиле, царской столице Юоремайи. Ты ведь знаешь, что у Юоремайи две столицы?

— Знаю, — кивнул Касьян. — Алматиль и Мерцабо. Мерцабо — жреческая столица. Там проходят обряды поклонения затмению.