Белый олень. Часть 1
Шрифт:
— Если тихо, — мрачно заметил Рокот, словно подслушав невысказанные слова, — его, по крайней мере, не убивают.
Мысли продолжали метаться, запертые в клетке разума. Толпа почти не шевелилась, выжидала. За людским морем виднелось море настоящее, ярко-синее Актармо.
Актармо — слово из юореми, означает “бездна”.
Только через час двери распахнулись. Вышло несколько человек, в их числе Тамиан.
— Можете уходить, — обратился он к начальнику оцепления. — Рыбаки освобождают здание. Им будут выданы средства из казны на восстановление их
Тот растерянно нахмурился.
— Мы не можем уйти. Мы должны дождаться распоряжения наместника Заренга.
Тамиан пожал плечами.
— Дожидайтесь.
Из открытых дверей хлынул людской поток. Какая-то женщина со спутанными волосами подбежала к Тамиану, ухватила его за рукав и страстно выдохнула:
— Отомсти ему!
Царевич успокаивающе кивнул. Женщина отпустила его и исчезла в толпе.
В окно верхнего этажа крепости врывались косые лучи солнца, ложились на каменный пол. Солнечный коврик был единственным жизнерадостным украшением зала. Всё остальное выглядело строго и сумрачно.
— Как ты с ними договорился? — спросил Рокот.
Тамиан опустился на дубовую скамью, поставил локти на стол. Стало заметно, что он порядком измотан. Встреча с рыбаками далась ему нелегко.
— Очень просто, — ответил он. — Рассказал им правду. Про письмо Эальиме, про то, что власть в Алматиле непонятно у кого. И этот кто-то пытается нарушить мир между Триладой и Юоремайей.
— И что они на всё это сказали? — поинтересовался Касьян.
Тамиан развёл руками.
— Да как-то прониклись. Жалели Эальиме. Некоторые женщины плакали даже. Себя бы лучше пожалели, как по мне. Надо с наместника стребовать деньги на восстановление их домов. Убитых не вернёшь, конечно. Но гнев их теперь направлен на того человека, или кто он там ни есть. На Эоларема.
— Стоило ли всё говорить? — задумчиво произнёс Рокот. — Мы и сами пока в этом не уверены.
— Они и сами подозревали нечто подобное, — устало проговорил Тамиан. — И от юормов они слышали, что в Алматиле происходит что-то неладное. Только непонятно, что. Слышали даже, что там войско собирают.
Все присутствующие, человек десять, разом насторожились.
— Странно это. Войско для удара по Талаяму? — полувопросительно, полуутвердительно пробормотал Рокот.
— Не знаю. — Тамиан снял с головы царский венец и вместе с рукой уронил на стол.
Касьян в городе
Уже не день, но ещё не вечер. С аркады далеко видно. Вольготно раскинулись каменные городские постройки, с украшениями на крышах, с внутренними двориками. Дальше начиналась торгово-корабельная полоса, отсюда ещё больше похожая на пёструю оборку. За ней расстилалось море. Бездна. Актармо.
Касьян внимательно смотрел, запоминая, что где находится. Рокот велел побродить по городу и послушать, что люди говорят. Касьян был этому рад. Ему хотелось сбежать из крепости. Странным образом она напоминала ему Клеть. Кроме аркады, но нельзя же сидеть там всё время.
Пока Касьян озирался, вспомнил, что Талаям — родной город Иринея.
Неудивительно, что Ириней его покинул. Трудно было бы найти место, менее для него подходящее.
Талаям
Не сохраняемое богатство ценилось здесь, но богатство продаваемое и покупаемое, переходящее из рук в руки — и чем быстрее, тем лучше. Монеты со всех концов света ненадолго попадали в кошельки, чтобы быть тут же снова пущенными в оборот.
Ириней жил в другом измерении. К богатству он был равнодушен, но даже не это отчуждало его от Талаяма. Дело в том, что Ириней избегал спешки. На те вопросы, что занимали его, ответы искались годами. Основательность во всём. Тысячи наблюдений. Исследование. Доказательство. Познание ради познания, оно требует времени, огромного количества времени. Служение, не терпящее суеты [25] .
Ради сиюминутной прибыли, столь же быстро расходуемой, Ириней — каким Касьян знал своего учителя — и пальцем бы не шевельнул. Вероятно, родным его — если они были преуспевающими жителями Талаяма — это не могло понравиться.
25
Служенье муз не терпит суеты”. А.С. Пушкин
Впрочем, не спросишь. Родных Иринея Касьян тут не нашёл бы, даже если б захотел. О человеке, который вырастил его, он не знает ничего, кроме имени.
Касьян стряхнул с себя воспоминания и сбежал по винтовой лестнице в конце аркады в толщу крепостной стены. Пора было взглянуть на город.
Вблизи богатые улицы Талаяма были совсем не серыми. Каменные изгороди увивали пышные цветы-колокольчики размером с кулак. От них шёл дурманящий аромат, который был бы почти осязаемым, не разгоняй его ветер с моря.
Дороги, вымощенные плоским булыжником, иной раз шире, чем в Изберилле. Высокие дома с колоннами. Порой попадались входы прямо с улицы в торговые помещения, а в их зарешеченных окнах виднелись всякие диковинки.
Касьян толкнулся в одну такую лавку. В ней стояли песочные часы. На полу и на полках. Десятки. Сотни. Большие и маленькие. С разным песком, белым, жёлтым, даже чёрным. Были и другие вещи, но часов больше всего.
Хозяин, стоявший у прилавка, равнодушно посмотрел на него, словно на неодушевлённый предмет.
— Ты с пристани? Что, корабль уже прибыл? — деловито осведомился он, обмакивая перо в чернильницу. — Расчёты принёс?
— Нет, — удивлённо ответил Касьян. — Я не оттуда.
— Тогда чего тебе надо? — грубо спросил хозяин.
— Часы купить хочу. Вот эти сколько?
Хозяин неохотно назвал цену, процедил сквозь зубы с откровенным пренебрежением. Посетитель не производил впечатления человека, готового приобрести такую дорогую и хрупкую вещь.
— Я бы взял, — сказал Касьян, не моргнул глазом. — А с фиолетовым песком есть?