Бесконечность любви, бесконечность печали
Шрифт:
Едва за Лерой закрылась дверь, Вадим тут же рухнул на отозвавшуюся громким скрипом кровать. Хотел лишь присесть, однако, ноги не выдержали, подкосились.
«Ничего не хочу, ни есть, ни пить...
– уткнулся он носом в подушку.
– Ни видеть, ни слышать никого...»
Только он так подумал, как в дверь постучали - громко, требовательно, как бы предупреждая: хотите вы того или нет, но мне надо войти. И вошли. Ладышев даже не успел отреагировать.
– Вадим Сергеевич?
–
«А эту какой леший принес?» - едва не простонал он, поймав себя на желании нырнуть с головой под одеяло. Сил на выдворение очередной нежеланной посетительницы не осталось.
– Ну что же вы себя не бережете? Не оповестили, что больны. Мы бы с Кирочкой позаботились...
– до тошноты сладко пропела она.
– Вадим Сергеевич? Вы спите? Плохо себя чувствуете?
– забеспокоилась Балай, не дождавшись реакции.
– Я позову врача...
– Не надо, - наконец негромко отозвался Вадим.
– И... да, я сплю.
– Хотите сказать, я не вовремя?
– в голосе Людмилы Семеновны послышались нотки уязвленного самолюбия.
– Н-да, а я-то надеялась... Кстати, не лгите: от вас только что вышла посетительница. Честно говоря, не знала, что вы знакомы с Лежнивец. И знакомы настолько, что, бросив в период эпидемии свою больницу на произвол судьбы, она полетела к вам!
– добавила она возмущенно.
«Замолчала бы!
– внутренне сжался Вадим, почувствовав, что одно желание у него все-таки появилось - выставить за дверь и Балай. Точно также, как несколько минут назад Валерию.
Он демонстративно скинул шлепанцы, забросил ноги на кровать, улегся на спину и уставился в потолок, явно и недвусмысленно дав понять: оставьте меня в покое!
Но Людмила Семеновна прикинулась недогадливой: подтянула к кровати стул, присела. Отступать без боя - не в ее правилах.
– Я вас понимаю, Вадим Сергеевич: мы не очень хорошо расстались накануне Нового года. Но ведь столько воды утекло, столько всего случилось. Одна статья о вашем отце чего стоит...
– продолжила она.
– Не скрою, я была очень обижена вашим поведением, но, узнав, что вы больны, тут же обо всем забыла и решила навестить. Вы для нас с Кирочкой - не чужой человек. Мы...
Вадим скривился. Скорее всего, со стороны Балай это попытка примирения, и, не случись демарша с пересмотром итогов аукциона, Ладышев снизошел бы до короткого «спасибо». Правила дипломатии: если к тебе с реверансом - ты обязан ответить тем же. Хотя бы улыбнуться, пожать протянутую руку и уйти. Никто и ничто не принуждает к дальнейшему диалогу, и это хорошо понимают обе стороны.
Но даже в дипломатии бывают исключения, когда, несмотря на все предпринимаемые одной стороной усилия, вторая ни при каких обстоятельствах не подаст руки. Потому что слишком лжива улыбка, потому что в протянутой для рукопожатия ладони может оказаться ловко запрятанное лезвие бритвы... И Балай принадлежала именно к такой категории лиц. С ней лучше совсем не связываться, но если уж
– У вас определенно болезненное состояние, - изобразила сочувствие Людмила Семеновна. Вадим сморщился еще сильнее. Внутри уже все закипало от негодования, так и подмывало вскочить с кровати и вытолкать эту дешевую лгунью за дверь.
– Вас необходимо перевести в другую больницу, под наблюдение опытного пульмонолога, - между тем деловым тоном продолжила Балай.
– Эта больница - не вашего уровня, не вашего положения. И реабилитация после болезни должна быть...
– Людмила Семеновна, я не нуждаюсь в вашей заботе, - процедил Ладышев сквозь зубы.
– Прошу вас покинуть палату. Даю минуту, - почти прорычал он.
Уловив угрозу не столько в словах, сколько в моментально изменившейся мимике (в лице его на самом деле проступило нечто звериное), Балай опасливо отпрянула, нахмурилась. Затем быстро встала и поспешила к двери.
...А вы не просто больны. Вы - ненормальный!
– отойдя на безопасное расстояние, прошипела она.
– У вас приступ шизофрении! Я потребую психиатрическую экспертизу! Ох, как ны пожалеете!
– окончательно осмелев, повысила она голос, но, уловив его поползновение встать с кровати, резко дернула ручку, выскочила в коридор и побежала прочь.
Лишь достигнув лестницы, Балай обернулась. Никто за ней не гнался. Остановившись, она прислонилась к стене перевести дух, успокоиться и решить, что делать дальше. Впервые в жизни ей пришлось в прямом смысле позорно бежать с поля боя! Желая реабилитироваться, уязвленное самолюбие за пару секунд сгенерировало в себе столько злобы и ненависти, что силы организма, едва пережившего экстремальную физическую нагрузку, вдруг зашкалило. Почувствовав головокружение и сильнейшую пульсацию в висках, она закрыла глаза и... стала медленно оседать на пол. Рука лихорадочно потянулась к сумке в поисках заветного пакетика с таблетками.
– Людмила Семеновна, что с вами?
– донесся откуда-то голос начмеда. Быстро зацокали каблучки.
– Что с вами? Сердце?
– обеспокоенно спросили уже рядом.
– На помощь!
Почти сразу раздался топот, кто-то заботливо помог Балай подняться, кто-то подставил плечо, перекинул ее руку вокруг шеи.
– В ординаторскую. Вот так, аккуратненько...
Спустя минуту Балай лежала на диване, вокруг которого суетились медработники: измеряли давление, кому-то звонили, требуя срочную кардиограмму.
– У вас гипертонический криз, - наконец вынесла вердикт Якушева.
– Хорошо, что я решила за вами вернуться, как чувствовала.
– Пройдет, - попыталась отмахнуться Балай, хотя на самом деле основания для беспокойства имелись. Гипертония преследовала ее давно, лет десять минимум. Но вот такое случилось впервые. Придется отнестись к здоровью серьезнее.
– Скажите, кто заведует отделением, где лежит Ладышев?
– неожиданно сменила она тему.