BLOGS
Шрифт:
Потом горели оба БТРа, подожжённые зажигалками классически правильно, как в учебном фильме. Потом Игорь бежал со всеми и отвернулся, когда один из «зажигательных» мужиков застрелил раненого волонтёра. Потом сам Игорь добил выстрелом в голову корову в узком дворике, с которого был уже виден берег Днестра. Корове какой-то герой распорол брюхо автоматной очередью. Она сучила ногами по гравию, хрипела и булькала розовой слюной».
Это из моего рассказа «Восемнадцать часов». Я встретился с этими мужиками шестнадцать лет спустя в Дубоссарах. Бичи. Спились страшно. Я купил им макарон, сыра, полведра вина. Но говорить было не о чем... Они не помнили меня, и я, честно говоря, если б не помощь моего командира Володи Ефремова, в жизнь бы их не узнал и не нашёл. И вот нашли... Они несли о войне просто какую-то «пургу», в изуродованных алкоголем мозгах крутились какие-то невероятные картинки,
Потому что душа пытается понять себя, оправдать себя. Она ж видит свои желания. Ты в реале бежал и стрелял, а душа орала от страха, и ей уже тогда до онемения было жалко того, в которого стрелял, и даже деревья, и даже просто бестолковый сумасшедший день, который потрачен на дерьмо. А он - этот день - может быть, последний в твоей жизни... Тебе кажется, что в реале ты и выглядел таким ничтожным, пугающимся, слезливым, сентиментальным и почти... ну как это - почти «умирающий лебедь». На самом деле, ты выглядел остервеневшей лютой сволочью, безумной от ненависти...
...БТРы обошли нас. С дальней дистанции казаки заставили цепь молдаван-румын залечь. Но из-под огня с обеих сторон не могли выскочить ни я, ни оба истекающие кровью мужика. Один из них был уже неходячий. И вот в низину к нам заваливаются эти - залёгшие в цепи наверху (кто знает ландшафты Приднестровья, тот понимает, как там). Мне легче - мне есть из чего стрелять - я бью во всё, что шевелится и что перестаёт шевелиться. (Заметим: я не сказал, что я убил кого-то или даже ранил. Я заставил не шевелиться и не «грызть» нас огнём.) И тишина. И сиди себе - дай тем, кто наверху, разобраться друг с другом... Но нет - тот, что «неходячий», сипит нам: «Смотри, б..., БТРы на казаков разворачиваются... Надо их...» И он... ползёт с бутылками-зажигалками на БТРы. И мы с ним. И уже бьют по нам вообще со всех сторон, в том числе и ни хрена не понимающие казаки: где чужие и «что за чучела вылезли из оврага?» И мужики (грязные, неходячие, некрутые, вчерашние трактористы какие-нибудь или колхозники) поджигают оба БТРа!!! ...И мы не помним ничего, кроме того, что сидим и плачем все. И нам дают коньяк прямо из бутылки в этом грёбаном красном овраге, и какой-то злой офицер вызывает у нас дикое раздражение, такое дикое, что даже не совсем вменяемые казаки начинают успокаивать и меня, и того офицера. И хочется пульнуть в него или... в себя, потому что нервы просто лопаются. А если разобраться, то откуда во мне этот перенос раздражения на офицера? Он-то здесь при чём? Может, он сам только что выскочил из заварухи. «Неходячий», но, как оказалось, хорошо ползающий мужик потерял сознание и... короче, из-под него пошло всё это... На меня напал страх. Не сразу, а когда казаки позвали посмотреть убитых у сожжённых БТРов... Жутковатый страх. Несочетаемое. В самом страхе было что-то нездоровое...
...Два алкоголика зато «вспоминают» меня по другой истории - совершенно приукрашенной - о том, как якобы снайпер попадал в меня несколько раз и пули не брали... Попадал. Но один раз, и пуля не взяла совсем по странной причине. Но это другая история...
Мы не крутые, мы почти лохи... Ну и что? Пилюлей-то мы им вломили. И землю свою отстояли (заметьте - не пишу «русскую», а нашу - землю народа, который хотел жить по-своему, -Приднестровье: и молдаване, и украинцы, и болгары, и русские). На бетонных блоках у Дубоссарской плотины красной краской наши бойцы написали «неправильный» лозунг: «Х... вам, а не Приднестровье!» И баста. И ничего, что мы плакали, обсирались от боли, пили водку до «снесения мозгов»... Мы не крутые... Но попробуйте сделать вид, что нас нет.
2011 год
ФУГАС
Он маленький. Смотрит радостно, а весь напряжён, как загнанный собаками кот. Максимка, Макс с нашего двора - это комок жил и мышц. К тому же он сегодня изрядно пьян. Его и трезвым-то трудно понять, заикается сильно, а пьяным так и вовсе невозможно.
– Григорюшка!!!
– это он мне.
– Григорюшка! Как я рад тебя видеть!!!
Это он сказал не заикаясь. Дальше слова Максимом произносятся мучительно и медленно. Даже не слова, а слоги, каждый из которых исковеркан. Чтобы не испытывать терпение читателей, мне придётся дать речь Максима в своём переводе. Он приехал в отпуск из Таджикистана, где служит в 201й мотострелковой бригаде. Есть такая бригада - она уже лет пятнадцать
– Ни в жизнь не поверишь, Григорий! Ни в жизнь.
– начинает он.
– Я тебе про Богородицу расскажу. Помнишь, как ты молился? Я помню... Я всё помню... И всё было так, как ты просил! Я так давно хотел с тобой поговорить ... да. Я так давно не видел маму. Как в песне.
– он нервно похихикивает.
Предлагаю ему: давай вина куплю или водки. Он кивает головой: «Давай, купи, а я колбасы куплю или сыра с коньяком», - это он играючи отсекает мои подозрения, что пришёл взять денег взаймы. Максимка с гордостью хочет меня угостить: «Григорьюшка-а! Есть у меня деньги. Есть. На-ва-лом! Я с тобой поговорить хочу... я так давно хотел с тобой поговорить...»
Когда-то давно не он ко мне, а я с жесточайшего похмелья зашёл к нему на огонёк. Шёл 1992-й год. Лето. После возвращения из горящего Приднестровья я ходил одиноким, мало что понимая в своей жизни и уж тем более в жизни людей вокруг меня. За март-апрель похоронил человек шестьдесят -знакомых и не очень знакомых парней. От Володи Бекетова, сгоревшего в БТРе под Кочиерами, остался пакет останков. Помню лицо молодого казака с Дона. Оно лежало на подушке, а головы не было, её разнесло пулей. Так бывает. А потом я приехал в сытый и спокойный Сыктывкар и увидел Сонность, Жадность, Равнодушие как Зло - Страшное дело.
Тогда, летом 1992-го, я, случалось, слышал чужие мысли, как фотослайды, мелькали кадры из будущего, иногда начинал вдруг видеть неотпетые души умерших... Был момент, когда одна из таких душ «закричала» остальным: «Смотрите! Он видит нас!» В этом состоянии водка работала только как снотворное, потому что расшатанная психика по четыре кряду бессонных ночи уже не выдерживала. Непрерывная молитва и вера, Церковь и Любовь спасли меня... Любовь я тоже в людях видел и видел, чем жив этот мир.
Так вот, шёл 1992-й год, я забрёл к шумным соседям. Была очередная бессонная ночь, а соседи орали в соседнем подъезде где-то там, наверху. Голоса были молодые - девушки и парни. Гремела музыка. И не извиняли эту шумную гульбу ни белая ночь, ни чей-то там день рожденья. Рискуя получить по голове, я всё-таки один попёрся их успокаивать. И состояние нервов было такое, что... В общем, мне казалось, что я тогда один смог бы «успокоить» пятерых. Ложное, конечно, состояние, но тем не менее...
Дверь отворил худенький светлый паренёк с добрыми серыми глазами. Из-за его плеча выглядывал ещё один совсем маленький пацан, слегка испуганный, чернявый. Я был настроен к встрече с наглыми верзилами, а тут... Ещё и девочка выглянула из комнаты - ну, совсем школьница.
– Пацаны, вы не охренели?
– как-то сразу я переключился на более спокойную, чем хотел, форму контакта.
– Людям на работу завтра надо или нет? А в соседних квартирах любят ваши барабаны и прочую ерунду, или все же баюшки пора? Попробуйте догадаться из последних сил...
– Тише... Сделай тише! Я ж говорил...
– светлый парень обернулся к комнате и невидимому мне человеку давал команды.
Наверное, это была та самая школьница. А мне вдруг предложил:
– Проходите...
Из другой комнаты в это время вышла женщина, которая казалась пожилой, но, как потом я понял, это была мама одного из парней, и было ей всего лет сорок.
Зашёл. Маленький пацан, выглядывавший из-за светлого паренька, открывшего мне дверь, и был Макс. А светлый парень, человек с серыми добрыми глазами, назвался Колей. Николаю Менгелю было тогда восемнадцать, Максиму семнадцать. В бедной квартире стоял бедный праздничный стол. Эх, как это удручало тогда, летом 1992-го! Перестройка. Романтические ожидания - сейчас заживём лучше! А тут войны одна за другой - Карабах, Приднестровье, Осетия, Таджикистан. И народ в нищету обрушивался на глазах. На столе была жареная картошка прямо в сковороде, несколько тарелок с капустой и огурцами, горсть дешёвых конфет и пустые банки из-под рыбных консервов. Само собой, несколько бутылок вина - пустых и полных. Ах, да... в комнате, кроме Максима, Коли и их мамы были ещё две девушки и паренёк, тоже молоденький, - наверное, одноклассник или однокурсник Максима по училищу. Казённые обшарпанные табуреты и стулья с инвентарными номерами какой-то конторы. Потёртый диван, какие ещё лет десять назад в гаражных «салонах» использовали, чтоб присесть, потому что лежать на них можно было только в робе. Зал освещала тусклая лампочка без абажура.