Богатырь сентября
Шрифт:
Однако про себя Гвидон не мог не признать: между тем сарафаном и этим есть значительная разница. Этот был из светло-красной парчи, затканной тонким узором в виде золотых цветов; полоса от горла до низа была шита выпуклыми цветами с изумрудными серединками. Широкие рукава сорочки золотистого атласа имели такие же шитые золотом, украшенные изумрудами опястья, и те же зеленые звезды сияли на высоком девичьем венце. В ушах появились золотые серьги с крупными изумрудами. Буйная рыжая грива превратилась в косу длиной до колен, с красной лентой и косником. Вид у бывшей белки был такой роскошный, горделивый
– Пойдем уже, – сказал он, за небрежным тоном пряча изумление.
– Сейчас пойдем.
Смарагда подошла к нему вплотную.
– Руку дай мне, князь мой прекрасный, – ласково сказала она.
– Ты что, меня за руку поведешь, как дитя? – возмутился Гвидон.
Не отвечая, Смарагда сама взяла его за руку… и мир в его глазах опрокинулся. Хрустальная зала ринулась куда-то прочь, но не исчезла, а только стала во много раз больше. А сам Гвидон… исчез. На ладони Смарагды остался обычный лесной орех, чуть недозрелый, с одного конца плотно одетый в листики. Улыбнувшись краем рта, она засунула его к себе на грудь, под сарафан между изумрудными пуговками вдоль разреза, и величаво выплыла из хрустального терема.
Тем временем город проснулся: перед дворцом открывались лавки, сновал народ. Смарагда пересекла площадь, величавыми кивками отвечая на поклоны, и поднялась на высокое крыльцо. Палаты княжеского дворца – просторные, со сводчатыми потолками, расписными стенами, резными лавками, оконцами в частых переплетах – были ей хорошо знакомы, но ранее она видела их только глазами белки, когда пробегала в просторную столовую, чтобы веселить гостей на Гвидоновых пирах.
Вот и опочивальня, где совсем, казалось бы, недавно ее сестра Кикнида жила со своим мужем, князем Гвидоном. Двери были закрыты.
– Не изволили проснуться князь с княгиней? – не без язвительности осведомилась Смарагда у служанок в опрятных белых сарафанах, обшитых черной тесьмой. – Подите доложите, что прибыла ее сестра, Смарагда Тилгановна.
И уселась на резную скамью, крытую синим бархатом, уложила на коленях широкие золотистые рукава. Рассчитывала, что придется долго разглядывать пестрые изразцы высокой печи, но довольно скоро двери отворились и из опочивальни показалась Кикнида, царевна-лебедь. Темные волосы ее были не прибраны, поверх сорочки она накинула широкое, тоже белое одеяние, отделанное лебяжьим пухом и белыми хвостиками горностаев с черным кончиком.
– Смара! – Кикнида всплеснула руками, и широкие рукава платья взметнулись крыльями. – Ты здесь! Зачем? Как ты сюда попала? И как ты сумела…
Она окинула вставшую ей навстречу сестру изумленным взглядом с ног до головы.
– А ты думала, милая, я теперь белкой весь век проживу?
Внезапность появления, а также собственный роскошный наряд помогали Смарагде чувствовать преимущество перед более могущественной сестрой, ныне растрепанной и недоумевающей.
– Но тебя же мать зачаровала, что ты не сможешь в человеческий облик вернуться, пока…
– Ты знаешь, что мое спасение в твоих руках – и живешь себе спокойно? – возмущенно перебила ее Смарагда. – А я там пропадай – среди орехов и под стрелецким караулом?
– Говори тише! Чего тебе здесь надо?
Кикниду не
– Чего мне надо? – Смарагда вернулась к скамье и уселась. – Сама не догадываешься? Надоело мне белкой скакать по свету белому, песенки петь да орешки грызть. Я ненавижу песенки! И орешки ненавижу! Довольно с меня! Не хочу быть белкой-плясуньей, а хочу быть вольною царицей! И чтобы другие передо мной плясали, меня веселили!
– А от меня ты чего хочешь? – Кикнида вернула обычную уверенность и встала перед сестрой, уперев руки в бока. – Я перед тобой плясать не стану, не надейся!
– Знаешь сама, чего мне надо! Моего жениха мне надо! Ты его украла! – Смарагда тоже встала и приняла воинственную позу. – Тарха Мракотовича! И город мой – вот этот! – Она махнула золотистым рукавом в сторону оконца, за которым потихоньку гудел проснувшийся Лебедин-град.
– Ты сама Тарха отвергла! – горячо перебила ее Кикнида. – Не люб он тебе был – за то ты и белкой сделалась! А теперь он мой! И город мой! Мне его в приданое дали.
– Тебе его в приданое дали, чтобы ты в нем с Гвидоном, Салтановым сыном, жила. А ты бросила его и сбежала! Ты мать с отцом обманула, мужа обманула, Понтарха самого! Мать меня к тебе прислала. Велела сказать: поди наигралась уже, так возвращайся к Гвидону. А мне Тарха отдай – я с ним буду в белом свете править, как нам на роду написано!
– Глупости ты городишь! – гневно закричала Кикнида. – Не отдам я тебе Тарха! Он мой, я его люблю, и он меня любит! И город этот мой! А ты хочешь царицей быть, так ступай в белый свет и там устраивайся как знаешь! Можешь Гвидона себе забрать, вы с ним два сапога пара – оба дети глупые, неразумные!
Смарагда хотела ответить, но осеклась и охнула. Снова отворилась дверь опочивальни, неспешно, с хозяйским видом вышел тот, о ком они спорили. Смарагда попятилась.
В городе сын змееногой богини пребывал в человеческом облике – хотя за человека его не принял бы и самый недогадливый. Даже так он был ростом на две головы выше любого мужчины. Обнаженный торс бугрился мускулами, вытянутое, резких очертаний лицо от угловатой нижней челюсти круто сужалось к подбородку, одетому небольшой черной бородой. Густо-смуглая кожа, длинные черные волосы словно источали жар. Но сильнее всего его природу выдавали глаза – они сияли белым огнем, живыми алмазами выделяясь на темном лице. Зрачки сейчас были зеленовато-голубыми, но Смарагда знала, что они выражают настроение Тарха и меняют цвет вместе с ним.
Нынешний их берилловый оттенок выражал благодушие. Улыбаться Тарх не умел вовсе.
– Смарагда… – пророкотал он низким, гулким, как рев подземных черных рек голосом. – Не ждали… но рады.
– Я… – Кикнида, явно взволновавшись, стала теребить широкие рукава. – Разбудили мы тебя, Тарханушка, государь мой… прости…
Тарх подошел к Кикниде, наклонился и поцеловал ее в губы – таким властным глубоким поцелуем, словно хотел съесть; у нее подогнулись колени, она затрепетала, и Смарагда уже ждала, что сейчас ее сестра осядет на пол облачком лебяжьего пуха. Оставив ее, Тарх двинулся к Смарагде, но та еще попятилась и замахала перед собой руками.