Богатырь сентября
Шрифт:
Волоты стояли плотной толпой – с кожей цвета камня, всех оттенков серого и бурого, одетые в зеленый мох и сизый лишайник, с угловатыми телами и едва намеченными лицами. Сама толпа их казалась горной грядой, а над ней там и здесь возвышались те, кто превосходил сородичей ростом, дольше всех прожившие старики. Двое-трое из них сидели на земле, но и так были куда выше остальных – словно горные пики. Глядя на них, Гвидон несколько побледнел, хотя не подавал вида, что смущен. А Салтан вспомнил, что еще отроком видел где-то в глухих местах древние каменные идолы; сходство оказалось таким полным, что теперь он усомнился, не волотов ли видел, которым и сейчас еще поклоняются где-то в чащобах?
Но Гвидон побледнел вовсе не от страха. Глядя
Вот появился Тарх – в человеческом облике. Увидев его, Салтан задним числом испугался: приди тот в облике волота, тяжело бы Гвидону пришлось. Раньше молодой царь знал волотов только понаслышке, но сейчас оценил, каково было бы с этими каменными громадинами драться, какой ты ни будь могучий витязь. На Тархе был синий кафтан, шитый серебром, распахнутый на груди, так что на виду оставался темный амулет с изображением красивой женщины, чьи ноги на уровне бедер превращались в два змеиных хвоста каждая. Черные волосы падали Тарху на плечи, глаза на смуглом лице сверкали сапфирами. Суровые, грубовато вырубленные черты закаменели. И такая давящая сила от него исходила, что с его появлением на равнину пала тень.
Обе сестры, дочери Медоусы, тоже были здесь: Кикнида пришла с Тархом, Смарагда – с Гвидоном и Салтаном, но друг другу они едва кивнули. На Смарагде было платье золотисто-бежевой парчи с красноватым узором и бруснично-красными рукавами, а на Кикниде – темно-голубое, со светло-голубыми рукавами, затканными цветочным узором, и широким, на всю грудь, золотым оплечьем в бирюзе. Бирюзой с жемчугом был украшен и кокошник в виде длинного полумесяца, с жемчужными подвесками до середины груди. Жители Лебедин-града посматривали на ту и другую многозначительно, чуяли, что и эти два красотки – соперницы, только непонятно в чем. Гвидон же видел только Кикниду – свою голубую звезду. Она изредка бросала на него быстрые тревожные взоры, но не сказала ему ни слова. Да и как она могла бы это сделать на глазах у Тарха?
Гвидон перекрестился и первым сделал шаг навстречу противнику.
– На каком оружии биться будем, Тарх Тарха… Мракотович?
– На том, какое каждому привычно, – прогудел тот в ответ. – Ты, я вижу, лук принес – пускай в меня стрелы. А я вот к этому привычен! – Он показал огромную дубину. – Как хлопну – останется от тебя мокрое место.
– А из тебя хорошая гора каменная выйдет! – не остался в долгу Гвидон. – Ну так начинай, чего ждешь?
Тарх взмахнул дубиной – Гвидон отскочил. Лук, готовый к стрельбе, уже был у него в руках, узкий синий колчан прикреплен к поясу. На ходу раскрыв его, Гвидон выхватил сверкающую стрелу, наложил, быстро прицелился… Мельком заметил, что золотая стрела мерцает иначе – более тускло, с серебристым, а не пламенным отливом, но подумал, что так влияет на солнечные стрелы здешний сумрак. Выстрелил – стрела ударила прямо в открытую грудь Тарха, уже вновь занесшего дубину… и исчезла. Только серебряные искры полетели и осыпали Тарха, не причинив ему никакого вреда.
Гул толпы перешел в крик. Людская часть закричала разочарованно, в половина волотов заревела, загрохотала в ликовании.
Но Гвидону было некогда слушать толпу – надо было спасаться. Потеряв несколько мгновений на выстрел, он едва успел увернуться от удара, и все же дубина задела его плечо, заставив пошатнуться. Устояв на ногах, он выхватил другую стрелу и наложил, вскидывая лук. Некогда было думать, куда делась первая стрела и почему Тарх невредим. Гвидон не привык к мысли, что может промахнуться – с детства все его стрелы попадали в цель. Может, на Тархе есть защита, о которой он не знает? Может, попал в амулет, и тот
Гвидон спустил вторую стрелу – и прямо в лоб Тарху, снова подошедшему опасно близко. Он даже расслышал звон, когда наконечник ударил в узкий смуглый лоб – и вновь облако серебристых искр, а дубина уже летит… Пытаясь отскочить, Гвидон прянул в сторону, не удержался на ногах, покатился по каменистой земле.
– Вставай, вставай! – сквозь гул двух частей толпы долетел до него испуганный крик Смарагды. – Вставай, князь Гвидон!
Ожидая каждый миг удара дубины, Гвидон приподнялся с земли и встал на колени. К счастью, лук он не выронил. А Тарх уже был совсем рядом – подошел так, чтобы только замахнуться, воздвигся горой, и его дубина уже взмыла, заслоняя здешний жалкий свет. У Гвидона еще оставался выбор – уклоняться или стрелять.
Но что толку уклоняться? У него нет другого средства борьбы, кроме стрел, а теперь Тарх был совсем близко. Вся жизнь Гвидона, прошлая и будущая, сосредоточились в этой последней стреле. Не может Солнце-князь подвести своего младшего собрата. Не может быть, чтобы сила Солнца не одолела волота – ведь Солнце сильнее всего на свете! А не та змееногая, что таится во мраке самых глубоких слоев подземного царства, потому что даже капля солнечного света разом убьет ее.
Амулет! Прямо перед ним была смуглая грудь Тарха с выпуклыми мышцами, а поверх нее – темный круг литой бронзы с ликом змееногой. Показалось, что глаза богини на амулете вспыхнули: уж не она ли сама защищает свое порождение?
Дубина уже летела к князю; Гвидон выпрямился, стоя на коленях, наложил стрелу и выпустил почти в упор, в горящие красным огнем алмазные глаза Тарха.
Какое действие она произвела, Гвидон не увидел: на него обрушился удар, выбивший землю из-под ног, возникло ощущение полета, и все погрузилось во тьму.
Под крик людской толпы и рев волотов Салтан бросился вперед. Последний удар дубины подбросил Гвидона в воздух и швырнул прямо в гущу волотов. Этого Салтан уже не мог стерпеть – хоть и не думал, что его дедовская сабля поможет там, где оказались бессильны солнечные стрелы. У него на глазах Гвидон пролетел по воздуху, будто мяч, и с высоты упал прямо в толпу волотов. Как показалось – прямо в их раззявленные в реве пасти, снабженные каменными зубами.
Пробежав через площадку поединка, Салтан ловко обогнул Тарха и врезался в толпу чудищ. Сразу понял, насколько бессилен его порыв – в тем же успехом он мог бы расталкивать камнепад. Но где-то там впереди, в нескольких шагах, упал Гвидон – живой ли, мертвый ли? Рыча от бессильной ярости, Салтан в отчаянии рубил волотов саблей направо и налево, пытаясь пробиться через них, но сабля не причиняла им никакого вреда, только высекала искры. Волоты толкали его, оттирали, и ощущения были немногим лучше тех, как если бы его побивали камнями, но Салтан не отступал. Гвидон был его сыном и его товарищем; он восхищался этим красавцем, наделенным нечеловеческими силами, посланным ему в дар, и жалел лишь, что почти ничему не успел его научить. И теперь все, что в нем заложено, бесплодно погибнет, растоптанное каменными стопами…
Среди копошащихся каменных тел мелькнул голубой кафтан, блеск солнечных волос.
– Гвидоооон! – хрипло заревел обессилевший Салтан и сделал последний отчаянный рывок.
От грохота тел и голосов волотов он почти оглох и сам себя не услышал. Каменная рука ударила его по голове, и он без памяти повалился на неподвижное тело сына.
Постепенно приходя в себя, Салтан ясно ощутил только одно – боль. Малейшая попытка пошевелиться причинила такую боль во всем теле сразу, что он даже не понял, связан или свободен. В голове заревело – проснувшаяся память принесла первым делом беснование волотов, грохот их каменных глоток. Замелькали перед глазами локти и животы из серого камня – что находились на уровне его глаз, одетые в зеленый мох.