Большие надежды. Соединенные Штаты, 1945-1974

Паттерсон Джеймс

Левитты по понятным причинам привлекли к себе внимание общественности, но они были лишь самыми известными строителями в виртуальном раю для застройщиков пригородов в то время. Пригороды существовали задолго до 1940-х годов. Но до этого времени они распространялись относительно медленно: в 1920 году в них проживало 17 процентов населения, а в 1940-м — всего 20 процентов. К 1960 году 33 процента американцев жили в районах, которые Бюро переписи населения определило как пригородные. В первые послевоенные годы некоторые центральные города на Западе и Юго-Западе значительно выросли. Но многие другие американские города выросли лишь незначительно, а некоторые, включая Нью-Йорк и Чикаго, не росли вовсе. Вместо этого американцы устремились в пригороды, население некоторых из которых в эти годы росло со скоростью от 50 до 100 процентов. [182]

182

Peter Muller, Contemporary Sub/Urban America (Englewood Cliffs, N.J., 1981), 51; Polenberg, One Nation Divisible, 128.

Такое

впечатляющее явление, как субурбанизация, неизбежно вызвало всеобщее внимание, в том числе и враждебное. Критики осуждали ранние пригородные пейзажи без высоких деревьев и отсутствие жизни на улицах. Пригороды, по их мнению, строились для автомобилей, а не для общения людей: фасад многих пригородных домов представлял собой гараж. В большинстве новых пригородов не было места для пожилых людей, и считалось, что от этого страдают расширенные семьи и кварталы, где живут представители разных поколений. [183] Критики особенно жаждали, чтобы в новых пригородах жилые и нежилые помещения — маленькие магазинчики, аптеки на углу, кафе и рестораны — были более разнообразными и красочными, чем в городских кварталах. Они возражали против однообразия домов: «Тики-таки, все в ряд», — говорила позже народная певица Мальвина Рейнольдс.

183

Jackson, Crabgrass Frontier, 62–64.

Противникам застройки пригородов больше всего не нравился принудительный конформизм, который, как они утверждали, царил в некоторых из этих мест. Правила Левиттауна поначалу требовали от домовладельцев еженедельно подстригать газоны, запрещали строить заборы и вывешивать белье на улицу по выходным. Льюис Мамфорд, остроумный критик, был особенно потрясен тем, что в более плюралистических городских кварталах «община» исчезает. Такие места, как Левиттаун, по его мнению, были безвкусными, конформистскими, бесчеловечными кошмарами. Когда он впервые увидел Левиттаун на Лонг-Айленде, то, как говорят, заявил, что он превратится в «мгновенную трущобу». В 1961 году он осудил

множество однотипных, не поддающихся идентификации домов, выстроенных на одинаковом расстоянии друг от друга, на одинаковых дорогах, в безлесной коммунальной пустоши, населенных людьми одного класса, одного достатка, одной возрастной группы, смотрящими одни и те же телепередачи, питающимися одной и той же безвкусной готовой пищей из одних и тех же морозильников, соответствующими во всех внешних и внутренних отношениях одной и той же общей форме. [184]

184

Lewis Mumford, The City in History: Its Origins, Its Transformation, and Its Prospects (New York, 1961), 486.

Более серьёзная критика выражала сожаление по поводу расовой исключительности многих пригородных поселков. Эта исключительность затягивала «белую петлю» вокруг меньшинств во многих американских городах. [185] Чернокожим было запрещено въезжать в Левиттауны, а людям, сдававшим там свои дома, предписывалось указывать, что помещения не должны «использоваться или заниматься кем-либо, кроме представителей европеоидной расы». [186] Другие пригороды опирались на зонирование или ограничительные пакты, даже после того как Верховный суд лишил такие пакты юридической силы в судах.

185

Muller, Contemporary Sub/Urban America, 69.

186

Boulton, «Buy of the Century.»

Расистские модели, установленные в то время, сохранялись ещё долго после того, как деятельность по защите гражданских прав изменила многое в Америке: перепись 1990 года показала, что в Левиттауне (Лонг-Айленд), население которого превышает 400 000 человек, было всего 127 афроамериканцев. Соединенные Штаты, жаловались тогда чернокожие, стали нацией «шоколадных городов и ванильных пригородов». [187]

Критика расовой политики в Левиттауне сильно возмущала строителя. «Негры в Америке, — объяснял Уильям Левитт,

187

Фраза,

приписываемая музыкальному исполнителю Джорджу Клинтону, написана Корнелом Уэстом в New York Times Book Review, Aug. 2, 1992.

пытаются сделать за 400 лет то, чего евреи в мире не смогли полностью достичь за 600 лет. Как у еврея у меня нет места в уме и сердце для расовых предрассудков. Но… Я понял, что если мы продадим один дом негритянской семье, то 90 или 95 процентов наших белых клиентов не будут покупать этот дом. Это их позиция, а не наша… Наша позиция как компании такова: мы можем решить жилищную проблему или попытаться решить расовую проблему, но мы не можем совмещать эти два направления». [188]

188

David Halberstam, The Fifties (New York, 1993), 141.

Защита Левитта, конечно, была холодным утешением для чернокожих. Но он, безусловно, был прав в отношении отношения белых. Другие застройщики и риелторы, опасаясь оспаривать подобные взгляды, поступали так же, как Левитт. Расовая сегрегация американских кварталов была практически повсеместной, особенно в новых пригородах, и её было труднее изменить, чем любой другой аспект расовых отношений. Она отражала культурно сильное желание людей иметь соседей, похожих на себя — как по классу, так и по расе. Большинство послевоенных пригородных поселков действительно были однородны в экономическом плане: будь то стабильный рабочий класс, как в Левиттауне, средний класс, как в большей части Парк-Фореста, или высший средний класс.

Критики были несправедливы, выделяя застройщиков пригородов как главную причину последующего упадка городов, особенно тех центральных районов города, которые стали свалкой для нищих меньшинств. Действительно, пригороды лишили многие города, особенно на Востоке и Среднем Западе, людей среднего класса и городской налоговой базы. Торговцы в центре города с горечью жаловались на новые пригородные комплексы и торговые центры. Так же поступали и кинооператоры центральных городов, которые потеряли бизнес уже в 1947 году: пригороды (и современный бэби-бум, из-за которого люди сидели дома), а не телевидение, убили кинодворцы в центре города. [189] Но жилищное строительство имеет долгую историю, и рост пригородов происходил бы в более процветающую послевоенную эпоху как с FHA, VA, так и без предпринимателей вроде Левиттов. [190] Это объясняется тем, что люди, которые могут себе это позволить — а в послевоенное время их было гораздо больше, — естественно, хотят иметь вокруг себя много пространства. Одни переезжали в Левиттауны, чтобы получить больше дома за деньги, другие — чтобы избежать городских проблем, третьи — чтобы найти новые и лучшие школы. Большинство стремилось к уединению и автономии; они не были «конформистами». [191]

189

Douglas Gomery, «Who Killed Hollywood?», Wilson Quarterly (Summer 1991), 106–11.

190

Herbert Gans, The Levittowners: Ways of Life and Politics in a New Suburban Community, rev. ed. (New York, 1982), 408–13.

191

Там же, 408–9.

Левиттовцы, а также другие люди, которые миллионами переезжали в пригороды в послевоенные годы, в конечном счете, сделали это в поисках более удовлетворительной семейной жизни. Большинство из них были очень рады, что сделали это. Как заключил один проницательный ученый, Левиттаун «позволяет большинству его жителей быть теми, кем они хотят быть — сосредоточить свою жизнь вокруг дома и семьи, быть среди соседей, которым они могут доверять, найти друзей для совместного проведения досуга, участвовать в организациях, которые обеспечивают общительность и возможность быть полезными другим». [192] Один из жителей Лонг-Айленда Левитт спустя сорок семь лет вспоминал, как волновался при переезде из меблированной квартиры в Бруклине. «Мы были горды», — вспоминал он. «Это было замечательное сообщество — и остается таковым до сих пор». [193]

192

Там же, 413.

193

New York Times, Jan. 28, 1994.