Бородинское поле

Шевцов Иван Михайлович

Что поделаешь - царство ему небесное. Сам виноват. Да и к

чему теперь виноватых искать. Виноватых... И вдруг эта мысль

больно ужалила Чумаева. Что он скажет полковнику? И как

полковник посмотрит на его, Чумаева, поступок? А собственно,

что он должен был сделать в данной ситуации? Помочь Коле

он все равно не смог бы, только на себя бы смерть накликал.

Какая польза для полка, если б они оба погибли? А так хоть

один в живых остался,

чтоб предупредить полк об опасности,

которая грозит ему с тыла. Нет, он, Чумаев, думал не о себе,

он думал о своих товарищах, он полк спасал от нависшей над

ним опасности.

Эта мысль успокаивала. С ней он и предстал перед

полковником Макаровым.

Полк Макарова только что занял огневые позиции. Глеб с

группой командиров находился на своем КП. Адъютант

Думбадзе доложил, что телефонная связь с дивизией

установлена. Глеб попросил его соединить с комдивом.

– Товарищ полковник, у телефона начальник

оперативного отдела, - сказал Думбадзе и передал Глебу

трубку полевого телефона.

– Я прошу полковника Полосухина, - сказал Глеб.

– Дивизией командует комиссар Мартынов, - ответили на

другом конце провода, и в тоне, каким были произнесены эти

слова, чуткое сердце Макарова уловило что-то напряженное,

предвещающее беду.

– А Виктор Иванович?
– сорвалось тревожное у Глеба.

– Виктор Иванович убит. Как?.. Когда это случилось?!

Насмерть?..

– Убивают всегда насмерть, - холодно и резко ответил

начальник оперативного отдела и после краткой паузы, уже

смягчившись, пояснил: - Сегодня утром. Комдив с ординарцем

и командиром батальона вышел на рекогносцировку к высоте

двести шестьдесят один. На высоте в пятистах метрах были

немцы. Очередью из пулемета всех троих наповал.

"Наповал... Виктор Иванович... наповал", - сверлило мозг,

и Глеб не знал, что говорить. Он молчал, ошеломленный

страшной вестью.

– А вы что хотели? - спросил начальник оперативного

отдела.

– Я хотел доложить комдиву: полк вышел на огневые

позиции в трех километрах восточнее Двориков, - сказал Глеб

деревянным, не своим голосом.

– Долго вы выходите. У Двориков заминка. Батальон

Сухова топчется на месте, ожидая вашей поддержки.

– Да-да, будет поддержка, - машинально обронил

Макаров и положил трубку. Затем поднял усталые, потухшие

глаза на Судоплатова, на Брусничкина и остановил отчаянный,

тяжелый взгляд на Саше. Глухо сказал: - Виктор Иванович

Полосухин убит. . Сегодня утром.

Вот

в это самое неподходящее время и появился на КП

Егор Чумаев. Лицо потное, из-под сбитой набок ушанки

выползла на лоб белесая прядь мокрых, слипшихся волос.

Ворот полушубка расстегнут, пуговицы оторваны. Уже этот вид

вызвал у Глеба чувство раздражения. Он поморщился и хотел

сделать Чумаеву замечание, но тот уже докладывал, заикаясь

и проглатывая окончания слов:

– Товарищ полковник... там... немцы... Сюда идут.

В его торопливых словах звучали страх и паника. Эту

панику и страх легко было читать на бледно-сером лице и в

круглых птичьих глазах Чумаева.

– Где там?
– небрежно спросил Глеб.

– В роще, недалеко от стогов.

Весть о гибели Полосухина еще не улеглась в

потрясенном сознании Глеба, и он смутно воспринимал слова

Чумаева. Но когда тот упомянул стога, Глеб сразу понял, о чем

идет речь, вспомнив, куда и зачем посылал ординарцев.

Спросил стремительно:

– Где Коля?

– Он там, - понизив голос, робко ответил Чумаев и

нервозно дернул плечом.

– Где там?
– Глаза Глеба смотрели на Чумаева злобно, в

упор.
– Говори толком!

– Он пошел, к стогам, а тут немцы...

– Где тут?!
– нетерпеливо перебил Глеб, повысив голос. В

блуждающих глазах Чумаева он прочитал случившуюся беду.

– В роще, за которой стога, - робко ответил Чумаев,

лихорадочно соображая, как и что отвечать на другие вопросы

полковника.

– А Коля? Где он? - В глазах Глеба вспыхнуло

негодование.

– Наверно, в плену, - еле слышно выдавил Чумаев и

потупил взгляд.

– Как в плену?!
– не выдержав, воскликнула Саша.
– Вы

разве не вместе были?

Она сделала стремительное движение в сторону

Чумаева, словно желала добиться от него опровержения

только что сказанных слов. Но тупое выражение вдруг

побледневшего лица Чумаева, лица, на котором никогда не

было никакой одухотворенности, не обещало ничего

утешительного, и она скорее чутьем, чем разумом, поняла, что

случилось самое страшное в ее жизни.

– Сначала были вместе, - отвечал Чумаев, уставившись

на Сашу беспокойным и подозрительным взглядом - Только я

сел у березы портянку поправить, натер ногу. .
– Хотел сказать

"до крови", но осмотрительно не сказал: а вдруг проверят?
– А

Коля пошел к стогам. В это время немцы из леса и - прямо на