Брусничное солнце
Шрифт:
Закоптился, помутнел под ним ковер, начал сворачиваться пушистый ворс. А колдун по-звериному дернулся в сторону, припадая на негнущуюся руку, оттолкнулся от кровати, выныривая в узкий просвет распахнутого настежь окна.
Он забрал простынь, а это главное.
Графский ублюдок спешил спасать свою ведьму, наверняка он не взял с собою патронов, второй раз выстрелить он не успеет.
Перед глазами искрилась, плясала боль, рука начала подволакиваться, на бегу подвернулась кисть и Якову пришлось продолжить путь трусцой. Стараясь дышать размеренно.
Договорившись
Рядом замелькали, замельтешили медлительные тени утопленников и с горечью подумалось, что теперь нападать бессмысленно — ведьма всех перебьет, да и у Брусилова есть оружие.
Домой. К болоту.
Послышались стенания, ропот и негодование сливались в хриплую какофонию, пропахшую мертвецким духом. Впервые за долгое время он ослабил поводки, впервые за месяцы после того, как Яков обустроился на болоте, он позволял им выбраться наружу, потянуть свои жадные стылые руки к живым. Но теперь было все едино — он забрал простынь, а значит, даже за пределами болота барыня будет свободна.
Осталось добежать. Боль раздирала его изнутри.
* * *
После того, что он увидел в доме Лады, Самуил поверил в нечистую силу, утвердился в жестокости ворожбы. После того, как в усадьбе Брусиловых она склонилась над кровавой простыней, с мягким щелчком сворачивая шеи канарейкам, он увидел настоящее зло — неприкрытое, оно лезло из-под пола, клубилось в углах, улюлюкало и выло, обещало свои дары. И он брал их все.
Но это не продрало, не стянуло узкой цепкой лапой страха сердце и не потянуло вверх, как сейчас, — с влажным хрустом выдирая из-за ребер, проволакивая вдоль позвонков и вытаскивая через сжатую глотку.
Разве не было чудом, что он услышал тихие, крадущиеся шаги в коридоре? И сердце забилось быстрее, застучало так, будто стремилось нагнать уходящие минуты. Словно осталось у него всего-ничего. Когда он приоткрыл дверь и увидел тень у комнаты Лады — думать было некогда.
Обжившаяся ведьма никогда не кралась, она уверенно шагала по дому, как хозяйка. Случайными сквозняками открывались пред нею любые двери, она играючи толкала их тонкими горячими пальцами, щебетала за завтраками рядом с очарованным ею отцом. С первого дня обжилась, ведьма всегда была заметной. А значит, крался кто-то посторонний, тщательно ровняя размеренный шаг.
Пистолет сам удобно лег в руку, пытаясь обуздать скачущее по нервам напряжение, Самуил быстрым шагом направился к двери.
Перед кроватью Лады стояла нечисть. Не как те, которых тянуло из пекла ведьмино колдовство, и по окончанию обрядов обратно отправляло, нет. Из плоти и крови. Он видел, как лунный свет касался плотной болезненно-белой кожи, как хищный оскал поганил и без того нечеловеческие черты. И рука с пистолетом дернулась. Впервые за свою жизнь Брусилов не попал. Страх сковал руку, единственная пуля ушла куда-то в плечо твари. Она даже не вздрогнула. Вскинула голову, встречаясь с ним взглядом — глубоким, затягивающим, как
Так живые не смотрят, из зрачков существа на мир смотрела пожирающая темнота, жажда крови… Мгновение показалось вечностью, пока Брусилов, вмерзая в пол, глядел, как нечисть склабится.
Собственной оплошностью он позволил злу уйти. Безумный взгляд метнулся к развороченному столу — кровавой простыни не было. Самуил лишился возможности быстро вернуть Варвару домой.
И всему виной продолжающий приподнимать волосы на загривке страх.
— Успокойся, граф, не дойдет он до болот, не достанет пулю…
Ужас въелся, плотно забил собой глотку. Ни вдохнуть, ни выдохнуть. Еще нагретый пистолет валялся у входа. На горле Лады, раздирая запах рубашки до ряда последних ребер, зияли неглубокие кровоточащие раны от когтей. Алое пятно расплывалось по белоснежной ткани.
Если бы выродок успел, если бы убил ведьму, забирая последнюю надежду, он бы вконец тронулся… Взгляд заволокло пеленой, Брусилов свесился с окна, почти вывалился. А у грани липовой аллеи мелькали десятки теней — жадные, голодные. Они прикрывали отступление обреченного на смерть хозяина.
Самуил продолжал глядеть в темноту, пока силуэты не растворились в ночи. Послышалось первое пение петухов в хозяйских пристройках заднего двора — перевалило за полночь. Сзади на голое плечо легла маленькая горячая рука, заставляя вздрогнуть. Повели горячие пальцы по коже вниз, очертили лопатку и соскочили по позвонкам до поясницы, привлекая внимание. Ведьма спокойно продолжила:
— Я успела его разглядеть и убедилась: человек. Колдун он. Умело личину меняет, да только я на веку побольше видела, глаза так просто мороком не затянуть. Не среди нечисти твоя невеста — с колдуном она водится. Давай, помоги мне, нужно найти хоть каплю его крови, тогда путь на болота нам будет открыт. Не придется думать, как ломать его защиту, если сможем разрушить его.
Колдун. Еще один мужчина.
В памяти ярким всполохом вспыхнуло собственное обещание.
Я любого убью…
Лавина ужаса стремительно схлынула, оставляя после себя разруху. И внутри разжигалось привычное чувство, с ним он успел сродниться, оно проросло сквозь кости. Злоба.
Пока Лада зажигала свечи, пуская в пляс тени по комнате, он опускался на колени, щурил, напрягая, глаза. И всматривался до рези, до песочной сухости под припухшими веками. Проводил широкими ладонями по оплавленному, прожженному до дыр ворсу. Нигде не было ни единой капли.
Ползающая рядом на коленях Лада раздраженно выдохнула, растерла ноющую рану не шее, перемазывая руки собственной кровью:
— Не расстраивайся, граф, если здесь нас постигла неудача, то я найду способ пробраться на его болото. Нужно успеть до морозов, зимою хрупкий лед подарит обманчивый шанс, тогда-то он и будет нас ждать больше всего. Зимой не сунусь, нас встретит там только смерть.
[1] Слуга при господине в богатом дворянском доме. Впервые должность упоминается в документах Петра 1 в 1706 году.