Царь нигилистов 6
Шрифт:
В вальсе Саша чувствовал себя увереннее, чем во всем остальном, и мог разговоры разговаривать.
— Готов поспорить, что предыдущему кавалеру вы отказали, — заметил он.
— Он не пользовался репутацией умного человека… — объяснила Анна Михайловна. — И мне не хотелось тратить на него время.
— Лестно, — улыбнулся Саша, — значит, на меня можно.
— Я всем буду рассказывать, что танцевала с самим автором российской конституции, изобретателем телефона и спасителем Ростовцева.
— Я рад, что вы цените во мне то, что того
— Я не веду бальную книжку, — заметила девочка. — Во-первых, это пошлое тщеславие. Во-вторых, меня приглашают не так часто, чтобы я не могла этого запомнить.
— Тогда это, наверное, французский роман…
— Нет.
— Не читаете французских романов?
— Я их давно все перечитала, лет в двенадцать.
— Значит, это список моей конституции, — предположил Саша.
— Вы близки к истине, но нет, не угадали. Вашу конституцию я прочитала почти год назад. Достойно. Но это не она.
— Тогда «Полярная звезда», — сказал Саша, — ибо «Колокол» по формату не подходит.
— Нет, — улыбнулась она, — это «Опыты по истории русского права» Бориса Николаевича Чичерина.
— Имею честь быть лично знаком. И зачем прятать под белой обложкой столь уважаемого автора?
— Неуместно на балу. Но я не хотела терять время. Меня не так часто приглашают, чтобы не было возможности читать.
— Не любите балы?
— Не очень. Но мой отец был так счастлив, что меня сюда пригласили, что я не могла отказать. Он давно мечтал об этом.
— А вы сами, о чем мечтаете?
— О невозможном, — печально улыбнулась Анна Михайловна.
— Летать по воздуху, как Дэниел Юм, ходить по воде, строить замки взмахом руки?
— Я бы хотела стать правоведом.
— И что в этом невозможного?
— Я думала, вы будете смеяться.
— Что в этом смешного? Как я посмотрю, в Свете склонны смеяться по странным поводам. Только что моя тётя жаловалась мне, что над ней смеются за то, что она открыла больницу для бедных и сама делает перевязки. По-моему, здесь есть люди и посмешнее. Вам что больше нравится училище Правоведения или юридический факультет Санкт-Петербургского университета?
— Вот уже и смеётесь…
— Нисколько. Я поговорю с Петром Георгиевичем Ольденбургским, когда он вернётся в Россию, он же попечитель училища Правоведения. Скажу, что у меня есть человек, который очень хочет. Наверное, надо будет экзамен какой-то сдать, а потом мы его поставим перед фактом.
— Даже если согласится Петр Георгиевич, мой отец не согласится никогда.
— Я ещё могу Кавелину написать. Если с Училищем правоведения не выйдет, можно рассматривать Санкт-Петербургский университет.
После скандала с запиской об освобождении крестьян Константин Дмитриевич был вынужден уехать заграницу «на лечение». Но к осеннему семестру успел вернуться в Россию, продолжил преподавать на кафедре гражданского
— Хорошо, — кивнула Евреинова.
— Так что пишет Борис Николаевич Чичерин? Я к стыду своему не читал ещё.
— Я тоже только начала. Первая статья об истории русской общины. Он пишет, что у нас община вовсе не унаследована от патриархальных времён, и что в средние века никакой общины не было, каждая крестьянская семья владела своим участком земли, которую могла и продать, и бросить, перейдя к другому князю. И никакая община даже не знала об этом.
— Интересно, — сказал Саша. — Откуда же взялась община?
— Когда Петр Великий учредил подушную подать, семьям, в которых было много детей, но мало земли, стало трудно платить налоги. И тогда государство стало заботиться о том, чтобы им прирезали землю.
— То есть община — это чисто фискальная штука! Никакой не пережиток первобытно-общинного строя и ни зародыш социализма, как у нас думают некоторые мечтатели, вроде Герцена. Я всегда подозревал, что все эти социалистические штуки нужны только затем, чтобы было удобнее стричь стадо.
Она усмехнулась.
— Прочитаю обязательно, — добавил он, — и Ростовцеву подсуну, если он ещё не читал. Вот оно оказывается, как! Петру Алексеевичу нужно было пробить окно в Европу. На процесс рубки понадобились деньги, и он придумал подушную подать, которая привела к возрождению патриархальной общины и чёрному переделу, что просто не могло не затормозить развитие экономики. А значит, мы не преодолеем последствия крепостного права, пока не отменим подушную подать, её надо одновременно с эмансипацией отменять. Иначе смысла нет! Потому что передельная община останется, чтобы платить подушную подать. И будет дальше нас тормозить.
Звуки вальса уже затихли, а он ещё продолжал говорить.
— Извините, — наконец сказал он.
И отвёл свою даму на место.
— Мне обещала мазурку одна сторонница общины. Сейчас она у меня попляшет! А вы пишите мне, если что-то интересное вычитаете, а то я опять слона-то и не замечу.
Объявили мазурку. Саша пригласил Тютчеву и тут же поделился с ней своим открытием.
— Нет в крестьянском обществе ничего исконно русского, Анна Фёдоровна! Это следствие налоговой реформы Петра Первого.
— Чичерин всегда был западником, — заметила Тютчева. — У сербов и болгар до сих пор есть община.
— У них она может быть и дожила до нашего времени, но не у русских. Анна Фёдоровна, что вы защищаете!
— Прочитаю, — пообещала Тютчева. — Следите за фигурами.
Да, пару раз ошибся, но удержался на ногах. Мазурка — танец сложный и громкий. В нём есть что-то от чечётки. Действительно паркет гремит. А кавалеры подпрыгивают с ударами ног в воздухе и пристукиванием каблуками.
Получалось у Саши так себе, так что он испытал некоторые облегчение, когда надо было опуститься на одно колено, и Тютчева заскользила вокруг него.