Цезарь: Крещение кровью

Морозов Владислав

— Спутать? — мрачно спросил Маронко. — Не веришь, можешь сам сходить, посмотреть — он в гостиной.

Все опешили. Осипшим голосом Хромой переспросил:

— Он здесь?.. Его... Его привезли сюда?

Никогда раньше Саша не видел Маронко в гневе. Он медленно поднял голову, и темные глаза сверкнули так,

Что всем стало здорово не по себе. Этот взгляд был страшнее оскала Цезаря.

— Да. А куда я должен был его привезти? — Начав спокойно, он сорвался в крик, лицо его исказилось. — Куда, черт бы тебя подрал, я должен был его везти? Куда я должен везти человека, который встал на мое место?! Который ответил за меня?! Человека, который за сутки знал, какая смерть его ждет, и доигран до конца? Я должен был оставить его в морге, так?! Пусть бы и дальше эти собаки делали с ним все, что хотели?

Пойди, посмотри, как он изуродован! Его мать не узнала, ты понимаешь, что это значит?! Твари, я всего ждал, но не этого... Ведь уже в Серпухове договорился — при худшем обороте его признали бы не-вменяемым, но жив он остался бы. — Он помо. лчал. — Саша, у тебя сигареты далеко?

Саша молча достал «Кент», щелчком отправил пачку вдоль поверхности длинного журнального столика. Вообще-то считалось, что Маронко бросил курить, когда узнал, что болен раком, но время от времени он хватался за прежнюю игрушку,

В принципе все понимали, что неосторожный вопрос Хромого продиктован не страхом привлечь внимание милиции таким шагом. Это просто было слишком неожиданно; в то же время сразу стало ясно, насколько болезненно воспринимал случившееся Маронко. Арест Артура был ошибкой, это стало ясно давно, и Маронко проклинал себя за то, что позволил Артуру утоворить совет на эту жертву. Она была лишней, даже вредной — можно было обойтись без спектакля с подставным лидером. Маронко считал это одной из своих крупнейших ошибок, делал все для того, чтобы повернуть время вспять, вернуться к исходной точке, избежать потерь. А теперь, когда Артур погиб. Маронко не мог простить себе этой нелепой смерти. Когда к нему вернулось привычное хладнокровие, он вновь заговорил:

— Вчера вечером я получил его прощальную записку. Он написал ее неделю назад. Из беспредельной хаты, где его, кстати, уважали, его перевели на лак называемый карантин. Маляву передали сначала Аспиранту, который к тому моменту уже знал все подробности, и он переслал ее мне. В той камере находилось десять человек и опущенный, которым была обещана свобода, и семеро, включая

Опущенного, ее получили. Четверо мертвы — троих, как я понял, Артур уложил, одного на ночь перед освобожден и ем поселили в общую камеру. Утром из камеры вынесли куски. В Бутырках они объявлены вне закона.

— Мы, наверное, тоже так сделаем? — спросил Белый.

— Мог бы не задавать дурацких вопросов. Эти шестеро — опущенный не в счет — вне закона по всей России. Мало того, самыми первыми, даже вперед меня, об этом узнали в Измайловском союзе, и ночью Гончар сообщил мне, что одного они поймали. Остальные пятеро в бетах. Но дело не только в них. — Он сделал паузу. — Мы не трогаем людей, работающих в правоохранительных органах. Никто из наших не связывается с ними. Перестрелка, устроенная Аспирантом, и судья Муравич — исключение. До сих пор мы во всех многочисленных столкновениях с ними вели себя значительно корректнее тех же измайловских. Вплоть до того, что в некоторых случаях мы шли на сотрудничество; как при инциденте в Ясеневе, когда Саша «брал» банду наркоманов.

Все с недоумением посмотрели на него, ему пришлось пояснить:

— На фиг мне нужна куча спятивших убийц под боком? Они аптеки по всему району кровью залили, а местные опера по этому поводу мое алиби проверяют — они давно на меня косятся, с тех пор, как я осмелился прописаться один в трехкомнатной квартире, А мне их излишнее внимание нужно, как рыбке торпедоносец, — у меня дома оружия на небольшой гарнизон хватит. Когда эти придурки открыли стрельбу в моем подъезде, да ехце и во время драки со мной же, что мне оставалось делать? Соседи вызвали наряд, и, если бы наркоманы смылись, за жабры взяли бы меня. Я выбрал меньшее из двух зол и предпочел работать в связке с операми возможности круто погореть.

На самом деле все это произошло из-за Таньки Кудрявцевой. Они вчетвером — Саша, Мишка, Яковлев и ВДВ — играли в преферанс, когда позвонила Танька и напросилась в гости. Времени было уже что-то около одиннадцати вечера, и он пошел се встречать, а заодно и ребят проводить. Обычно Танька приезжала на такси, он дожидался ее у подъезда, расплачивался за машину, и все проходило нормально. А в тот вечер ее почему-то потянуло на

Метро. И где-то по дороге к ней — девчонка красивая

все- таки — привязалась эта банда совершенно одуревших «красавцев». Танька успела добежать почти до его дома — он увидел ее. Конечно, они вчетвером рванули ее выручать.

До тех пор ему не приходилось драться с обколотыми наркоманами. Их было человек пятнадцать — против четверых. Они абсолютно ничего не соображали, не чувствовали боли — их сбивали с ног ударами, от которых лошадь померла бы, а они поднимались, как куклы-неваляшки. Как назло, ни у кого из ясеневцев не было при себе стволов, только ножи у Яковлева и Соколова. Их четверых загнали в подъезд, окружили — часть наркоманов поднялась на лифте, — взяли в клещи.

И у них-то пушки были. Лупили они из них наобум, куда придется. Саше тогда крупно повезло, что ни его, ни кого-то из ребят всерьез не задело шальной пулей — наркоманы были не в том состоянии, чтобы бить прицельно. Хорошо еще, что жители догадались вызвать милицию.

Наряд милиции прибыл как раз вовремя: если у Саши с Соколовым, оборонявшимся от наступления снизу, положение было еще более-менее сносное, то Валерке и Андрею на верхнем этаже пришлось совсем худо. В других условиях Саше нравилось наблюдать, как Соколов и Яковлев — два фаната холодной стали — отрабатывали приемы боя на ножах, но тогда он остро пожалел, что только наблюдал за ними. Сталь сверкала молниями, но было бы лучше, если бы этих молний было четыре, а не две. Крови на ступеньках натекло бы побольше, а нападавших стало бы поменьше... Надо отметить, что приехавшие менты спокойно закрыли глаза на наличие множественных ножевых ранений у наркоманов — какое им было дело до холодного оружия, когда они обезвредили семь стволов?!

— Ладно, это личное дело каждого — устанавливать порядки в своем доме, — отмахнулся Маронко. Он эту историю знал во всех деталях, в том числе и то, что Саша давал свидетельские показания. Ему совсем не нравилось, что Саша не брезгует пользоваться помощью ментов для своих целей. Закон есть закон. — Дело не в этом. Речь о том, что в гибели Артура повинны не только те, кто был в камере, но и те, кто отдал этот приказ. Против него не было улик, расстрелять его не могли, тогда они избавились от него

Иначе. И если мы сейчас не ответим на это достаточно громко, эта практика войдет у них в обычай.

— Теракт? — спросил Хромой таким тоном, словно он изо дня в день только этим и занимался. Между тем это был первый на Сашиной памяти случай, когда на совете обсуждался террористический акт.

Маронко кивнул.

— Именно. И вот почему. Я не знаю, задумывался ли кто-нибудь из вас, кто мы на самом деле, куда мы идем, зачем и к чему мы можем прийти. Считается, что люди к нам приходят исключительно из-за денег. И в то же время существует такое понятие, как подвиг. То, что сделал Артур, — именно подвиг. А подвиги, дорогие мои, из-за денег не совершаются — из-за любви, из-за идеи, но не из-за денег. Артур отличался от нас, мы придумывали разные объяснения, но не нашли главного. Он не был ни бандитом, ни киллером. Хотя в России до сих пор нет классической мафии, он стал первым настоящим мафиози. Мафия — это не структура, не методы работы, не способ отмывания денег. Это люди. Мафиози отличается от бандита прежде всего тем, что у него есть кодекс чести, есть идея. Деньги для него второстепенны. Банда может иметь любую, пусть хоть самую сложную структуру, ворочать огромными деньгами, проникнуть в правительство и даже править страной — она все равно останется бандой до тех пор, пока в ней не появятся люди, подобные Артуру. Он погиб из-за идеи, которая пока не нашла своего воплощения и которая рано или поздно станет общей для всех нас. Ему надо было родиться на Сицилии в средние века — там он оказался бы на своем месте. Но раз он родился здесь, раз он был одним из нас, мы не имеем права забыть или не придать должного значения этому факту. Это нужно не для Артура — ему уже все равно. Это нужно прежде всего для нас, для того, чтобы мы сами осознали — мы не банда. Мы должны показать всем, а еще в большей степени себе, что мы ничего и никого ни забываем. Мы не сброд, мы уже сделали первые шаги к тому, чтобы стать мафией, и мы достаточно сильны, чтобы ответить на удар. А Артур будет похоронен так, как он этого заслужил. Никакой тайны, никаких ночных захоронений.