Цезарь: Крещение кровью
Шрифт:
— Цезарь, ты охамел, — оторопел Хромой. — Это же центр города, сколько народу... Облава будет. Зачем так нагло?
— Послушай, — загорелся Саша, — мы что собираемся устроить — массовую резню или теракт? Теракт всегда делается напоказ. Ничего, пусть скажут спасибо, что не на Красную площадь все это дерьмо вывалим. Облава? Ерунда. Это могут взять на себя мои ребята, они уйдут без проблем, как вода в песок. Мы можем даже специально собак наловить для этой цели — самых драных и злых.
Маронко невольно улыбнулся.
— Так мы и сделаем. Именно на Петровку останки и привезем. Пусть даже в прессу попадет отчет о наших безобразиях — чем больше шума,
— Что? Это очэн просто. Их же нэ надо убивать напоказ? Мои люди подождут, пока они будут нэ в форме, и прытворятся грабытэлями.
Да, наверное, это будет идеальный вариант. Действительно, не стоит ментов убирать наглядно, лучше тихо и незаметно, под видом попытки ограбления. Кому надо — поймет, что это была месть, но доказать ничего не сможет. И лучше, если за это возьмется Вахо, — никто не припишет деяния «лиц кавказской национальности» разгромленной белясвской группировке. Лишний довод в пользу той мысли, что за смерть одного лидера мстит весь московский криминалитет.
— Со следователями будет заниматься Саша, — сказал Маронко. — Понятно почему?
— Мне, собственно говоря, без разницы. Приказ есть приказ, — ответил Саша, хотя прекрасно все понял: из-за банды наркоманов. Он должен делом доказать, что у него нет близких друзей среди ментов. Чертова Танька, понесло ж ее тогда общественным транспортом добираться. — И сколько у .меня времени?
— Достаточно. До Нового года, даже желательно где-то в декабре.
— Ничего, если вместо явного убийства они «покончат с собой» или умрут от белой горячки?
— Без разницы. Важен результат.
Саша кивнул. Маронко устало потер глаза пальцами, вздохнул:
— На данный час у меня все. И на ближайшую неделю забудьте о всех ссорах и спорах. Семь дней — траур. К нам никто не полезет — у всех совесть есть, в дни траура нас не потревожат, не лезьте только сами. Похороны послезавтра, отсюда выезжаем в восемь утра, в девять — отпевание, из церкви — на Хованку. Естественно, никто никого не приглашает, придут те, кто считает необходимым отдать последний долг. Сережа, — он повернулся к Лекарю. — Ты, когда в морге работал...
— Умею, — перебил его Серега. — И обмывать, и одевать, и грим накладывать, чтобы повреждения на лице скрыть. Мне сейчас остаться или потом приехать?
Мишка толкнул Сашу под локоть, передав блокнот. Вот, оказывается, чем он все это время был занят — четыре исчерканных листочка, и на пятом написано звучное чет-веростишие. Надпись на надгробье... Саша отогнул нужный лист, протянул блокнот Маронко.
— Да, это значительно лучше нашего первоначального варианта.
Вее расходились. Саша прошел в гостиную, где на разложенном столе находилось накрытое простыней тело. Только сейчас Саша заметил, что Артур был невысоким, как Маронко, и почти таким же худым. С таким чувством, будто вторгается в запретную область, он осторожно откинул простыню с головы.
Спутанные, влажные волосы, кожа восковая, будто это кукла, а не человек, мертвые глаза видны из-под полуприкрытых век, везде — бледно-голубые размывы кровоподтеков. Шов до самых ключиц — след вскрытия. Приглядевшись, Саша заметил, что вскрыта была и черепная коробка.
Странно, он смотрел на труп и никак не мог поверить, что видит мертвого Артура. Как же так? Он совсем другим был... И холодная ярость копилась внутри.
Он протянул руку, опустил веки до конца, поймав себя на ощущении, что не испытывает ни отвращения, ни суеверного страха, прикасаясь к остывшему телу. Он знал Артура, но на столе лежал не он — его здесь не было.
Чуть позади стояли Соколов и Яковлев, молчали. А что тут можно сказать? В коридоре послышались шаги, в комнату вошли Маронко и Серега. Маронко подошел к столу с другой от Саши стороны, помолчат, патом задумчиво сказал:
— Вот так в результате ошибки уходят люди, замену которым уже не найдешь. Можно найти хорошего работника, но нельзя найти Артура. Не второго, не копию, а этого. — Он надолго замолчал, отошел к окну и заговорил вновь только через несколько минут: — Семь лет назад, летом, ко мне пришел школьный учитель физики Артур Рэмович Свиридов. Я был очень удивлен его визитом и еще более — его предложением. Он полагал, что из него выйдет прекрасный наемный убийца — тогда еще не было в ходу слово «киллер». Фанатик, обладал ни й редким для людей такого типа качеством —"острым умом. Я не могу сказать, что понимал его до конца, и даже не предполагал, что он в своем служении идее заходит т ак далеко. Такие люди долго не живут, и, может быть, в этом их счастье — слишком много самопожертвования, слишком много сил требует такое служение. И когда наступает разочарование — неизбежный спутник чересчур сильной любви, фанатизма, —
Они обнаруживают, что в старой жизни у них ничего не осталось, а для новой нет сил. Преданность отнимает у человека все, и для Артура даже в какой-то мере лучше, что он умер раньше. А разочаровался бы он обязательно — он жил идеей мафии и мафией называл структуру, которая от банды ушла всего на один шаг. Он был редким человеком. А мы? Мы только теперь, когда его нет, поняли, кого потеряли. Но почему мы разглядели его лишь тогда, когда он пошел в тюрьму? Ведь он не изменился от этого, но почему-то раньше мы его не замечали. Что имеем — не храним...
— Сергей Иванович, — негромко окликнул Лекарь. — Я извиняюсь, что перебиваю вас, но у меня дельный совет.
— Да? — Маронко будто очнулся.
— Его нельзя здесь оставлять.
— Почему? Думаешь, запах появится?
— Не в запахе дело, хотя и это тоже. Он пролежат неделю в морге, его держали в «морозилке». Еще немного, он оттает и... Здесь уже мокро, а будет еще хуже. Мало того, здесь тепло, и гниение после разморозки пойдет очень быстро. Он до похорон в нормальном виде не долежит. Если хотите, я сейчас позвоню в морг, где я работал, и договорюсь с ребятами, чтобы они его на два дня в «морозилку» положили. Там же я его обработаю, он будет похож не на труп, а на спящего. По крайней мере, мы его сохраним.