Цезарь: Крещение кровью
Шрифт:
— Ясненько. — Яковлев оживился. — То есть сутки или двое мы можем повеселиться. Ты с нами поедешь?
— Нет... — Саша поморщился. — Я на первого насмотрелся, когда забирал его у Гончара. У меня другое занятие есть.
— А-а... — Яковлев был немного разочарован. — Тогда я жду ВДВ.
Он отключился, а Саша быстро набрал номер Воронина. Один длинный гудок, второй, третий... Может, он уже слинял куда-то? Может, когда Яковлев ему звонил, он и
Спал, а потом проснулся и сразу ушел... Наконец щелчок, и сонный хриплый голос:
— Да, слушаю.
— Хватит
— Я уже встал.
— Тогда одевайся. В Люберцах троица клиентов, их надо привезти к нам. С тобой поедет Яковлев, подробности тебе расскажет.
ВДВ уже нормальным голосом сообщил, что через двадцать минут будет у Яковлева и все сделает в лучшем виде.
Саша вернулся к девушке. Нет, все-таки она была сонная, и даже кофе ее не взбодрил. Она явно из последних сил старалась держаться.
— Рая, может, лебе лечь поспать?
Она вздрогнула, как от звонка будильника.
— Ты прав, я сейчас поеду.
— Ты не поняла меня. Ты можешь устроиться у меня в маленькой комнате. Никаких шумных сборищ у меня сегодня не намечается, так что ты прекрасно выспишься. Что ты будешь изматывать себя транспортом?
Она отнекивалась, говорила, что не хочет его стеснять, но как-то слишком неуверенно. Саша почуял, что дело совсем не в скромности.
— Рая, давай начистоту: ты спала эту ночь?
Она отрицательно покачала головой.
— У тебя дома что-то не в порядке?
— Все нормально.
— Ты лжешь. Что случилось?
Она замялась, потом подняла глаза, взгляд ее был умоляющим.
— Саш, только Володьке ничего не говори, ладно?
— Ладно, — пожал он плечами.
— Я вчера с матерью поругалась. И с отцом. Я же ничего им про Аргура не говорила, совсем ничего. С самого начала врала. Сказала только, что встречаюсь, а чем он занимается, не говорила. И Володя тоже. А когда после похорон об этом в газетах написали, я все эти статьи попрятала. Матери кто-то на работе рассказал, что вот, были похороны на Хованке, она нашла газеты, а я в черном хожу, она и догадалась, в газетах имя-то названо было, и она поняла, что
Это и есть мой Артур. Она такая правильная и никак не могла понять, что я любила Артура, хоть он и бандит. Я ее спросила, почему она за отца замуж вышла: потому, что он в Генштабе работал, или потому, что она его любила. Она раскричалась, влепила мне пощечину, сказала, что, если я не выкину дурь из головы, она на меня заяву накатает. В том смысле, что если мне дорог уголовник, то мне самое место в тюрьме. Потом с работы пришел отец, заявил, что ту, которая связалась с бандитами, он не желает называть своей дочерью, и мне не место в его доме. Я и ушла. До утра на лестнице посидела, а утром — к тебе.
Знакомая ситуация. До боли. Саша никому не пожелал бы оказаться в таком положении.
— Надо было сразу ко мне ехать, хоть ночью. И куда ты в таком случае сейчас собралась?
— Не знаю. Может, у кого-нибудь из подруг переночую.
— Отменяется. Подруг, которые живут с родителями, ты стеснить не боишься, а я живу один в трехкомнатной квартире, и ты мне помешаешь?
— Но, Саша, я и так у тебя
— Замяли этот вопрос. Считай, что я заставил тебя остаться. Силой. Я не выпущу тебя из квартиры, а если будешь возмущаться, то запру в комнате. А почему ты просила не говорить Володьке?
— Он так ожесточился за последние полгода... Я боюсь говорить ему о неприятностях, потому что он сразу лезет разбираться. Будь это посторонние люди, мне было бы все равно, но ведь это родители.
— Исключено. С родителями он разбираться не будет, это табу. С отцом — еще туда-сюда, но мать он не посмеет не то что ударить — даже словом обидеть. Это святое. Если он подерется с отцом, это ерунда. Отец — мужик, и сын — мужик, так что ничего страшного, хотя факт неуважения многим не понравится. Но если он поднимет руку на мать, Хромой лично выдерет его, как Сидорову козу. Что ты! Мать может со своим сыном делать все, что ей нравится, — если она с ним плохо обращается, значит, он того заслужил, значит, он дурной сын. Но сын не имеет права ничем задевать ее достоинство. А сказать надо.
— Саша, я же просила!
— Рая, а как ты намерена мириться с родителями? Я бы поговорил с ними, но не могу вмешиваться в ваши семейные дела! Не волнуйся, я правильно поговорю с Володей, все в порядке будет. А сейчас ты пойдешь спать.
Почти силой он отвел ее в маленькую комнату. На его взгляд, там было вполне удобно и уютно. Помог ей разложить диванчик, кинул одеяло, подушки, постельное белье. И ушел на кухню.
Когда он через полчаса тихонько приоткрыл дверь, она спала. Повернулась спиной к двери, свернулась клубочком, до ушей закуталась в одеяло. И почему-то Саше показалось, что не одну ночь она проведет в его квартире, хотя он не имел ни малейшего представления о том, как сложатся их отношения в дальнейшем.
* * *
В десять часов угра центральные улицы Москвы обычно уже запружены народом. Все спешат, никому нет дела до окружающих. Улица Петровка не отличается безлюдьем, но здесь прохожие позволяют себе проявить любопытство. Они с интересом поглядывали на окна знаменитого здания с табличкой «38», будто пытаясь угадать, раскрытием каких чудовищных преступлений заняты люди, работающие в этом здании.
Солнце, такое редкое в конце октября, радовало своим блеском, но уже не давало тепла. И ничто не предвещало очередной зверской выходки бандитов...
Две машины — «рафик» маршрутного такси и «ПАЗ» с областными номерами — двигались от ЦУМа параллельно друг другу. Подъезжая к известному всей стране зданию, они внезапно начали оглушительно сигналить, а затем блокировали движение на своей полосе проезжей части, встав поперек дороги в тридцати метрах друг от друга. Это про-изошло буквально напротив проходной, на глазах дежурных...
Двое людей в масках в течение долей секунды вытряхнули на мостовую содержимое трех пластиковых мешков, привезенных в микроавтобусе. Кровь, кости, и, самое страшное, — во все стороны раскатились человеческие головы... Из открытых дверей «ПАЗа» с визгом и лаем вылетела целая стая тощих бродячих псов. И никто не обратил