Часть первая. Тропы Тьмы

Харченко Александр Владимирович

Левицкий хотел что-то гневно ответить, но тут в приоткрытую фрамугу вновь донесло издалека чистое пение серебряных труб. Было ровно девять вечера.

– - Красиво играют, сорванцы, -- прислушавшись, сказал Левицкий.
– - Прямо за душу берёт!

– - А кто это играет? Ваши?

– - Да нет, соплячьё. Школьники! Мы их тоже к делу разнообразному приставили: курей кормить, свинюшек, глину копать. Сейчас время такое, всем работать надо. Заодно и дозором стоят, раз в две недели в порядке очерёдности. Либо по тревоге, как сегодня. Вон, как до музыки своей дорвались. Сигна-ал!

Левицкий на мгновение усмехнулся каким-то своим мыслям.

– - Не опасно школьников в дозоры выпускать?
– - удивился Керн.
– - Тут

вроде бы бандиты попадаются. Да и оружие в руки детям давать я бы всё же не рисковал без крайней нужды...

– - А у нас крайняя нужда и есть!
– - прорвало Левицкого.
– - Вот крайняя нужда и есть! У нас рабочих рук нету, вообще никаких рабочих рук, ни квалифицированных, никаких! Вы тут сидите, у вас работников целый полк, а они не делают ничего, только песни революционные поют и жрут свою баланду! Ну ничего, мы этот порядок изменим! Все работать будут! А соплячьё это... с них на работе толку мало, вот их и ставим в дозоры! И им нравится, кстати, нравится! И стрелять они готовы, не хуже нашего с вами готовы! А кого я в дозор стоять отправлю? Инженеров, которых тут семь человек на район? Автомеханика? Формовщиц с кирпичного? Сами подумайте!

Керн покачал головой.

– - Поясните мне вашу мысль, -- попросил он тихо.
– - Вы что, детей отправляете в дозоры потому, что они вам на производстве не нужны? Поэтому вы их посылаете жизнью рисковать?!

Левицкий как-то сник.

– - Не всегда, -- сказал он.
– - Только когда тревога. Или просто в разъезды. Детей много, ездят они редко. И они стрелять умеют, будьте уверены! Они бандитам спуску не дадут!

– - А бандиты им, если поймают? Дадут им бандиты спуску?!

– - Что вы ко мне пристали?!!
– - заорал Левицкий.
– - Это вообще несвоевременный вопрос, если хотите знать! Это я вас обвиняю, я, а не вы меня, и не переводите, пожалуйста, разговор! Будьте мужчиной, в конце концов! Умейте понять, что такое ответственность! Нам выжить сейчас надо, вы понимаете -- выжить! Вы что, совсем не понимаете? Вообще не понимаете?! Мы пережили атомную войну! Сейчас всё станет по-другому. Всё! Сейчас нет времени рассусоливать: дети там, не дети... У меня наших, тетеринских, две тысячи пятьсот человек, и у всех семьи, между прочим, всех кормить надо! А дети эти -- приблудные, городские, их нам по разнарядке выделили! По разнарядке! Почему я их кормить должен?! Что за слюнявый гуманизм?! Нам дети не нужны, нам специалисты нужны, здесь, по сельскому, понимаете, хозяйству! Их работать приставили, и вас приставим, и коммуну вашу всю приставим, будьте уверены! Сейчас всем выживать надо, пусть другие выживают как умеют, а мы будем выживать, как нам надо! Я же их в дозоры посылаю, между прочим, на работу посылаю, а не на удобрения перевожу, как вы тут нас перевести хотели!

Керн помолчал несколько секунд.

– - Значит, -- сказал он, -- обитатели трудовой коммуны потребны вам прежде всего как источник практически бесплатной рабочей силы, упрощающей выживание двух с половиной тысяч ваших тетеринских сограждан?

– - Время сейчас суровое, -- глухо ответил Левицкий.
– - Каждый сам знает, о чём ему заботиться. Вон, Ира -- врачиха, она ценный человек. А кто не ценный, того зачем надо?

– - Дети, значит, не ценные люди.

– - Зато мы газовые камеры не строим!
– - яростно, с глубокой моральной правотой в голосе воскликнул Левицкий.

Новый руководитель коммуны зевнул, провёл устало по лицу рукой -- точно стряхивал прилипчивое наваждение.

– - Пошли вон, Левицкий!
– - приказал он.
– - Забирайте своих подонков и сваливайте. А врача я оставлю у себя, вам её не видать больше. И учтите: если вы или ваши люди ещё раз подъедете к коммуне на выстрел -- этот выстрел раздастся.

Левицкий широко, открыто усмехнулся.

– - Не раздастся, -- сказал он.
– - мы как раз подошли к самому главному. У меня к вам, дорогой вы мой, ультиматум!

Завтра на рассвете я пошлю столь дорогих вам школьников штурмовать коммуну. И они пойдут, будьте уверены! Особенно после того, как мы расскажем им о вашей газовой камере. Хотел бы я посмотреть, как вы будете стрелять в них! А чтобы не пропустить ни одного кусочка этого зрелища, я поставлю сзади кинооператора. И передам диск с этим фильмом в город, на радость вашим коллегам из рабочего комитета. Но вы стрелять в детей, наверное, не будете -- и по этой причине, и потому, что вы гуманист, конечно же. Поэтому они ворвутся сюда, посмотрят своими глазами на ваше барачное житьё-бытьё и повесят вас. За ноги, как Муссолини. Вам всё понятно, Керн?!

– - Куда уж яснее, -- согласился военинструктор, перекладывая автомат на грудь.
– - А теперь убирайтесь!

Левицкий, подняв высоко голову с видом одержавшего моральную победу человека, вышел в двери кабинета. Керн с размаху ударил его в затылок ствольной коробкой автомата; пожилой обмяк и упал ничком, издавая глухие стоны. Военинструктор схватил его за шиворот и поволок наружу из административного корпуса. На свежем воздухе Левицкий пришёл в себя и тотчас получил ещё один удар в голову -- сапогом. Это успокоило его окончательно. Керн втащил грузного Левицкого в арестантский блок, с усилием поволок в подвал, к открытой газовой камере. Обрывком верёвки, которой был привязан Бенедиктов, скрутил незадачливому гостю руки и ноги под сиденьем дырчатого стула. С размаху задвинул стул в камеру и закрыл задвижку.

– - Тут тебе и место, -- с неожиданной для самого себя злобой в голосе сказал он, полюбовавшись на творение своих рук.

Бегом покинув арестантский блок, Керн выбежал к воротам коммуны. Бросил на ходу в приоткрытое окно караулки, где дозорные стерегли своих коллег -- тетеринских стрелков:

– - Мухтаров, этих не выпускать! Сбегут -- все головой ответим!

– - Есть!
– - чётко воскликнул в ответ Алибек.

– - Я скоро вернусь, -- убегая, прокричал Керн.

Открыл ворота коммуны, вывел из конюшни свою игреневую кобылу -- и умчался в апрельскую ночь, скованную тонким серебряным ледком.

Его остановили очень быстро, сразу же за переездом. Подъехали четверо пацанов лет по четырнадцать, только один с ружьём, и ещё у одного -- старинная труба. На таких трубах когда-то играли бездарно в пионерских лагерях, подражая легендарному "Артеку".

– - Стой, кто таков?

– - Из города, военный уполномоченный рабочего комитета. Принял управление трудовой коммуной на себя в связи с бардаком... извольте посмотреть мандат!

Тот, что с ружьём, козырнул, взял бумаги Керна.

– - Давно руководите?

– - Часов шесть, -- признался Керн.

– - Много вас приехало?

– - Один как перст. Да и предыдущая администрация удрала, заслышав торжество вашего боевого гимна. Собственно, я поехал искать помощников.

– - К вам в коммуну поехали наши старшие товарищи, разбираться в тамошних делах. Они вам помогут.

– - Чёрта с два!
– - сказал Керн.
– - Они не помогать приехали, а грабить. Ваш главный начальник Левицкий сказал такие вещи, что я был вынужден арестовать его вместе со всей депутацией.

– - Арестовать Левицкого?!

– - Ну да.

– - А по какому, собственно, праву?

– - Территориально наша коммуна его власти не подчинена, он впёрся к нам с вооружёнными молодчиками, вёл себя по-бандитски. Угрожал, что завтра отправит на штурм нашей коммуны здешних школьников.

– - Это мы и есть. А что такое там, с этим штурмом?

Керн коротко рассказал, чем именно угрожал ему Левицкий.

– - Словом, -- закончил он, -- после эдаких угроз я решил, что штурма не допущу, и сам поехал искать вас. Хотите -- вешайте меня прямо здесь. Тут вы хотя бы в своём праве это сделать. А там -- Левицкий точно свалил бы всю ответственность на вас.