Чайковский

Гребінка Євген

Касьян вы­шел и ско­ро возв­ра­тил­ся, ве­дя гос­тя, оде­то­го в бо­га­тый на­ряд.

–  Алексей, друг мой!
– зак­ри­чал гость, бро­са­ясь об­ни­мать Чай­ковс­ко­го.

–  Неужели ты, Гер­цик?
– ска­зал Алек­сей.
– Я вси­лу уз­нал те­бя… па­ном стал..

–  Ох, тя­же­ло мне это панст­во! Не го­во­ри об нем, бра­ти­ку! Касьян сви­де­тель, как это слу­чи­лось… Серд­це у ме­ня так и рва­лось к те­бе… Как пос­мот­рю на твой кин­жал да вспо­мню на­ше про­щанье - пом­нишь, на Се­чи, - вот так серд­це и рвет­ся, так и шеп­чет: "Есть у те­бя друг, ты за­был его…" Ви­дит бог, прав­да!

–

 Постой, Гер­цик, я че­ло­век пря­мой; ска­жи мне, ты знал, ког­да был на Се­чи, что пол­ков­ничья доч­ка, те­пе­реш­няя моя же­на, уш­ла?

–  Ах, бог мой, и па­ни Ма­ри­на здесь! Я от ра­дос­ти не заме­тил! Да как вы по­хо­ро­ше­ли, па­ни; поз­вольте поцелова­ть вас…

–  Ай, Гер­цик! Ты сильно це­лу­ешь, - вскри­ча­ла Ма­ри­на, вы­ры­ва­ясь от Гер­ци­ка.

–  От ра­дос­ти се­бя не пом­ню… Да; ты спра­ши­вал, Алек­сей, знал ли я? Ра­зу­ме­ет­ся, знал.

–  Отчего ж ты мне не ска­зал?

–  Э, бра­ти­ку! Не так лег­ко ска­зать пе­чаль, как ра­дость. Ты был та­кой ве­се­лый, что мне бы­ло жаль те­бя пе­ча­лить; да и мы са­ми не зна­ли, где доч­ка пол­ков­ни­ка - про­па­ла, и только. А сбе­жа­ла ли она, уто­ну­ла или ее кто из­вел со све­та - ник­то не знал. Как же мне бы­ло ска­зать те­бе!.. По­су­ди сам… Ви­но­ват, по­жа­лел те­бя; а ви­дишь, все выш­ло к луч­шему. Че­му быть, то­му не ми­но­вать.

– И то прав­да, - от­ве­чал Алек­сей.

–  Теперь, дя­дюш­ка Касьян, я поп­ро­шу тво­ей лас­ки, - ска­зал Гер­цик, - не ос­та­вить мо­их ка­за­ков; со мною их чело­век шесть; зна­ешь, взял для бе­зо­пас­нос­ти в ва­ших сте­пях…

–  Пустое!
– от­ве­чал Касьян - Как бог даст, и один че­ло­век про­едет: вот я всег­да один ез­жу, а не даст - и де­ся­ток не спа­сет… А тво­им и ко­ням, и хлоп­цам бу­дет мес­то; у ме­ня сво­их хлоп­цев че­ло­век де­сят­ка три-че­ты­ре жи­вет на зи­мовнике, так шес­те­рых и не за­ме­тят.

–  Ото! А я ду­мал, один жи­вешь…

–  Один не дол­го бы про­жил..

День про­шел очень при­ят­но. Гер­цик на­вез мно­го гостин­цев для Касьяна, Чай­ковс­ко­го, а особ­ли­во для Ма­рины; го­ворил, что ни­ког­да не за­бу­дет бла­го­де­яний от­ца ее, что мать Чай­ковс­ко­го здо­ро­ва и уже зна­ет о же­нитьбе сы­на, и что да­же он пос­та­ра­ет­ся при­вез­ти ее зи­мою на зи­мов­ник, и то­му по­доб­ны­ми ре­ча­ми рас­по­ло­жил их всех в свою пользу; да­же и Чай­ковс­кий на­чал по­ду­мы­вать: "Да, в са­мом де­ле Касьян прав; Гер­цик доб­рый ма­лый". Од­на толь­ко Ма­ри­на инс­тинк­тив­но не­на­ви­де­ла его и не хо­те­ла при­нять по­дар­ков.

Касьян уго­щал на сла­ву, и за ужи­ном, пос­ле по­ря­доч­но­го чар­ко­ва­ния, гость сде­лал­ся со­вер­шен­но сво­им. На­ча­ли рас­суж­дать, как про­вес­ти завт­раш­ний день.

–  Я пред­ла­гаю вам съездить на охо­ту, - ска­зал Касьян,- здесь очень мно­го ди­чи, а я зай­мусь сам с ку­ха­рем, да при­готовлю вам та­кой стол, что и гет­ма­ну не иметь подобно­го­: Я сам, ей-бо­гу, сам - не смот­ри­те, что стар, - а вот так за­сучу ру­ка­ва по лок­ти, вот как ви­ди­те, и по­шел стря­пать… Вы не шу­ти­те со мною!

–  Прекрасно, дя­дюш­ка Касьян!
– подх­ва­тил Гер­цик.
– Мы по­едем с Алек­се­ем на охо­ту… у ме­ня же есть чу­дес­ное ру­жье.

–  И у ме­ня то­же, - при­ба­вил Алек­сей, -

и дичь я знаю где во­дит­ся.

–  Стой!
– зак­ри­чал Касьян.
– Ви­дать, сей­час ви­дать, что оба гет­ман­цы. Хло­пать пой­дут по сте­пи; од­ну шту­ку убьет, а де­сять раз­го­нит… То ли де­ло с яст­ре­ба­ми! У ме­ня и яст­ре­ба есть.

–  Что за охо­та с яст­ре­бом? То ли де­ло ружье!
– ска­зал Гер­цик - Я и не умею охо­титься с яст­ре­бом, а по­еду с ружьем… Прав­да, Алек­сей? По­едем с ружьями.

–  Эх вы, дур­ные го­ло­вы! Что ва­ше ружье? Выст­ре­лом убил, ко­неч­но, да ра­зог­нал, рас­пу­гал де­ся­ток. А как спу­стишь яст­ре­ба, как взовьется он, как бро­сит­ся с на­ле­ту на пти­цу - шу­мит воз­дух, креп­кие перья, буд­то стру­ны, зве­нят на крыльях… да, зве­нят, прис­лу­шай­ся, ко­ли есть уши; не­да­ром сло­же­на пес­ня:

Конь бе­жит - зем­ля дро­жит,

Сокол ле­тит - пе­ро зве­нит.

Ей-богу, чу­до как ве­се­ло! Нет, с яст­ре­ба­ми по­ез­жай­те на охо­ту; я сам бы по­ехал, да де­ла мно­го до­ма; а вы мо­ло­дой на­род: по­гар­цуй­те - и по­обе­да­ете вкус­нее.

Герцик еще про­ти­во­ре­чил Касьяну, но ста­рик и слы­шать не хо­тел; и так ре­ше­но завт­ра ут­ром ра­но ехать на ястре­биную охо­ту.

Было лю­бо смот­реть на Гер­ци­ка и Чай­ковс­ко­го, ког­да они ут­ром вы­еха­ли вдво­ем на охо­ту. Ма­ри­на еще спа­ла; ста­рый Касьян в на­гольном ту­лу­пе про­во­дил их за во­ро­та, пов­то­ряя раз­ные охот­ничьи нас­тав­ле­ния. Ве­се­ло еха­ли они ря­дом ру­ка об ру­ку, как род­ные братья, сме­ялись, раз­говаривали, вспо­ми­на­ли про­шед­шее… Ког­да зи­мов­ник скрыл­ся со­вер­шен­но из ви­ду, Гер­цик пус­тил сво­его ястре­ба на стре­пе­та: яст­реб сра­зу убил не­по­во­рот­ли­во­го сопер­ника, стре­пет упал на пес­ча­ную по­ля­ну, по­рос­шую мел­ким бурьяном; охот­ни­ки подс­ка­ка­ли к ди­чи, слез­ли с ло­ша­дей.

–  Славная шту­ка!
– го­во­рил Чай­ковс­кий, под­ки­ды­вая на од­ной ру­ке стре­пе­та.

–  Это ли охо­та!
– от­ве­чал Гер­цик.
– Стре­пе­та ло­вить - про­сто брать мя­со ру­ка­ми.

–  Правда; вот ес­ли б жу­равль, на­те­ши­лись бы.

–  Да, пос­мот­ри, не жу­равль ли это?

–  Где?

–  Вон вы­со­ко-вы­со­ко, буд­то чер­ная точ­ка в не­бе, пря­мо над тво­ей го­ло­вой.

Чайковский под­нял го­ло­ву, прис­тально гля­дя в си­нее не­бо. Гер­цик, не сво­дя глаз с Алек­сея, быст­ро при­сел, опу­стил до зем­ли ру­ку, зах­ва­тил горсть пес­ку и - жа­лоб­но вскрик­нул. Алек­сей ис­пу­гал­ся, ког­да пос­мот­рел на не­го: страш­но кри­ча, блед­ный от стра­ха, Гер­цик ма­хал по возду­ху пра­вою ру­кою; око­ло ру­ки, как тон­кая плет­ка, ви­лась тем­но-се­рая змея.

–  Алексей, спа­си ме­ня. Злая га­ди­на впи­лась мне в большой па­лец, - кри­чал Гер­цик, - и не ос­тав­ля­ет ме­ня, ог­нем жжет, прок­ля­тая.

Наконец, уби­ли змею; Гер­цик был бле­ден, желт; холод­ный пот круп­ны­ми кап­ля­ми блес­тел на лбу его; укушен­ный па­лец раск­рас­нел­ся, рас­пух.

–  Пропал я!
– шеп­тал Гер­цик.
– На­ка­за­ние бо­жее… види­мое на­ка­за­ние.

–  Пустое!
– го­во­рил Чай­ковс­кий.
– Ма­ло ли змеи ку­са­ют, да не все уку­шен­ные уми­ра­ют: при­том же эта змея бы­ла ма­ленькая, то­ненькая - дрянь.