Человеческое, слишком человеческое. Книга для свободных умов
Шрифт:
Причина большой досады. — Тот, кто всю жизнь красивое предпочитает полезному, в конце концов, словно ребёнок, предпочитающий пирожные хлебу, испортит себе желудок и будет глядеть на окружающее с кислой миной.
Избыточность как лекарство. — Собственное дарование можно снова сделать для себя привлекательным, долгое время сверх всякой меры почитая противоположное и наслаждаясь им. Пользоваться избыточностью как лекарством — один из самых утончённых приёмов в искусстве жить.
«Желай
Жить по возможности без последователей. — Как мало должны значить последователи, понимаешь лишь после того, как перестаёшь быть последователем своих последователей.
Облечься мрачностью. — Нужно уметь облекаться мрачностью, чтобы избавляться от комариных роёв слишком назойливых почитателей.
Скука. — Есть скука, какую терпят умы самые утончённые и образованные, — лучшее, что предлагает земля, потеряло для них всякий вкус: привыкнув вкушать лишь изысканные и всё более изысканные блюда, а от более грубых воротить нос, они оказываются в опасности умереть с голоду. Ведь отборное встречается крайне редко, а подчас оно недоступно или уже сделалось чёрствым, как камень, так что его не разгрызть и самым крепким зубам.
Опасность восхищения. — Восхищение каким-нибудь качеством или искусством может достичь в нас такой силы, что будет удерживать нас от стремления им обладать.
Чего ждут от искусства. — Один посредством искусства хочет наслаждаться собою, другой с его помощью хочет на время подняться над собой, выйти за свои пределы. Двум этим потребностям отвечают два рода искусства и художников.
Измена. — Тот, кто нам изменяет, возможно, не оскорбит нас этим, но уж точно оскорбит этим наших последователей.
После смерти. — Обыкновенно мы лишь спустя долгое время после смерти человека обнаруживаем, что его не хватает: если это люди безусловно великие, то, бывает, лишь спустя десятилетия. Кто честен, тот обычно думает на похоронах, что на самом деле потеря не так уж и велика, а оратор, произносящий надгробную речь, — ханжа. Лишь нужда внушает, что ушедший нам нужен, а истинная эпитафия ему — запоздалый вздох.
Оставить в Аиде. — Множество разных вещей следует оставлять в Аиде полуосознанных ощущений и не стремиться вызволять из их призрачного существования, ведь иначе они в качестве мысли и слова станут нашими демоническими хозяевами, люто жаждая нашей крови.
Под угрозой нищенства. — Даже самый богатый ум, бывает, теряет ключ от комнаты, где хранятся накопленные им сокровища, и тогда ничем не отличается
Цепной мыслитель. — Человеку, много мыслившему, всякая новая мысль, которую он услышит или прочтёт, тотчас предстаёт в виде цепи.
Сострадание. — В золочёных ножнах сострадания порою прячется клинок зависти.
Что такое гениальность. — Стремление к высокой цели и к средствам её достижения.
Тщеславие борцов. — Кто потерял надежду победить в схватке или уже явно повержен, тем сильнее жаждет, чтобы зрители восхищались его манерой борьбы.
Жизнь философа толкуется превратно. — В тот самый миг, когда человек начинает принимать философию всерьёз, все думают об этом прямо противоположное.
Подражание. — Подражая, плохое зарабатывает авторитет, а хорошее его теряет, — особенно в искусстве.
Последний урок истории. — «Эх, если б я жил в те времена!» — это речи людей глупых и несерьёзных. Напротив, серьёзно рассмотрев каждый этап истории, пусть даже это обетованный край былого, надо в конце концов воскликнуть: «Только бы оно не повторилось! Дух той эпохи стал бы давить на тебя весом в сотню атмосфер, ты не смог бы усвоить её добрые и прекрасные стороны, не смог бы переварить всё плохое в ней». — Потомки наверняка будут точно так же судить о нашей эпохе: она-де невыносима, а жить в ней было невозможно. — Но ведь всё-таки каждый человек выдерживает жизнь в своей эпохе? — Да, и притом потому, что дух его эпохи не только лежит на нём, но и заключён в нём самом. Дух эпохи сам себе оказывает сопротивление, сам себя и поддерживает.
Великодушие как маска. — Великодушным поведением люди ожесточают своих врагов, завистью, которую дают заметить, почти замиряют их: ведь зависть уравнивает, ставит на одну доску, зависть — вынужденная и ноющая разновидность скромности. — Не применялась ли там и сям, ради упомянутого преимущества, зависть как маска — теми, кто не были завистниками? Возможно; но великодушное поведение определённо нередко используется как маска зависти — людьми честолюбивыми, которые предпочтут потерпеть ущерб и нарочно ожесточить своих врагов, чем дадут заметить, что в душе они стали с ними на одну доску.
Непростительно. — Ты дал ему повод проявить великодушие, а он им не воспользовался. Этого он тебе никогда не простит.{132}
Тезисы-антиподы. — Самое старческое, что когда-либо мыслилось о человеке, заключается в знаменитом тезисе «“Я” всегда достойно ненависти»{133}; самое детское — в ещё более знаменитом «Возлюби ближнего своего, как себя самого». — В одном знание людей уже прекратилось, в другом ещё и не начиналось.