Chercher l'amour… Тебя ищу
Шрифт:
— В двадцать минут уложишься? — сипит с презрением.
— Сожалею, что бросал тебя, — выкатываю первое, за что хотел бы попросить прощения.
— Не бросал, — мельком замечаю, как отрицательно Смирнова водит головой. — У тебя такая важная работа, что времени на глупое не хватало. Ты отправлялся в… Как ты там только что сказал? В оплачиваемый государством загул? Гулял, да?
— Сожалею, что не сделал предложение, — стараюсь не обращать на ее язвительность и злость внимание.
— … — Юля глубоко вздыхает и, по-моему, задерживает воздух, опаздывая с естественным выдохом.
— Сожалею, что ты не
— Вдовой, наверное? — ехидно ерничает, специально исправляя.
— Пусть так. Но сын носил бы мою фамилию, а ты бы получила положенную от государства компенсацию за то, что…
— За безжизненное тело того, кого любила?
— Что? — поднимаю голову и устремляю на нее глаза.
— За твои останки мне бы заплатили? Правильно понимаю?
— Так положено.
— А-а-а! — как будто с пониманием кивает. — Ты все?
— Нет, — гипнотизированно моргаю.
— … — пренебрежительно махнув рукой, снисходительно мне что-то разрешает.
— Сожалею, что ты пережила неоднократные опознания. Сожалею, что сын был во всю эту грязь замешан. Мне жаль, что я вернулся. Вернее…
— Однажды нам позвонили, Святослав, — перебив, вдруг начинает тихо и довольно четко говорить, — и сообщили, что генетические образцы совпали. Нас заверили, что тебя наконец-таки нашли. Отец с ними разговаривал, он никого не подпускал к такому. Берег расшатанную нервную систему, видимо. Но я поняла без объяснений, что не тебя увижу, а то, что от тебя осталось. Какие-то куски, наверное. Возможно, волосы, — Юля давится и быстро закрывает рот ладонью. — Зубы или уши. Я уже в красках представляла себе, как люди в белых халатах поднимут простынь, а там, под стерильной и пропахшей мертвечиной тканью, увижу блестящий таз с тем, что когда-то было прекрасным сильным человеком. Я…
— Мне жаль! — не раздвигая губ, произношу.
— В назначенный для опознания день мы всей семьей приехали в военный госпиталь, чтобы встретиться с тобой и попрощаться. Отдать дань, почтить тебя и отпустить. Это сильно измотало всю мою семью. Неизвестность потрошит, она насилует эмоционально и физически. Трудно жить с тем, что не показывается на глаза, не предстает воочию, но терзает душу, изгаляясь над слабым телом.
— А Игорь? — скриплю.
— Если не ошибаюсь, был с Тоней и ее любимым Велиховым. Петька, как упоротый, налаживал мосты и подбивал к ней клинья, чем сильно досаждал отцу. Все было очень несвоевременно!
— Мне очень, — зачем-то еще раз повторяю степень, — очень-очень жаль.
— Мы долго ждали, Святослав, но нас, увы, не принимали: то врач проспал, то от количества убитых много выпил и не мог выйти к нам, не пропустив стаканчик отрезвляющей сознание капельницы, то санитаров не хватало, то… — она злобно усмехается. — Короче, мне ничего не показали: ни твоих останков, ни твоих вещей. Зато, сука, сально извинялись за то, что обознались. Они, блядь, опознались! Прикинь? Не на ту кнопочку нажали, что ли?
— Не надо, — шепчу, раскачивая головой.
— Я ведь заслужила один день вместе, Святослав? Смотри на меня, козел, — приказывает, наклонившись и подавшись на меня вперед. — Мне все равно, что ты думаешь о том, какая я непостоянная жена, какая я изменница, какая гулёна, какая я дрянная
— Одного дня не хватит, Юля. Я ведь хочу больше.
Я вечность с ней хочу!
— Не уверена, что выдержу, но…
— Я буду счастлив, если день рождения сына мы проведем вдвоем. Но…
— Никаких «но», Мудрый! Больше ничего не будет, — снова отстраняется, — ни-че-го!
— Ваш кофе, — а третьим вклинивается небольшой мальчишка-официант.
— Спасибо, — Смирнова обращается к нему с участливой и обезоруживающей улыбкой.
— Что-нибудь еще желаете? — он почему-то поворачивается ко мне лицом. — Принести меню?
— М-м-м, — Смирнова отпивает кофе, втягивает губы и, закрыв глаза, мычащим звуком изображает испытываемое наслаждение.
А я, уставившись бараном на нее, хриплю:
— Мороженое. Простой пломбир. Без добавок.
— Хорошо, — почти с поклоном официант отходит, задом продвигаясь к барной стойке, у которой собралась толпа глазеющих на выведенные мелом буквы на доске.
Лакей на службе, половой на постоялом дворе, холуй без роду и племени, привыкший угождать в стельку пьяным посетителям. Вот кто он! Он жалкая прислуга в первую очередь, а потом уж — мелкий и тщедушный человек.
— Со мной в тот день случилась жуткая истерика, — продолжает Юля. — Я билась в доме, рыдала и кричала, я заклинала высшие силы смилостивиться и отпустить меня. Это невыносимо, Святослав, когда от чертовой неопределенности ты, как по написанному, сходишь медленно с ума. Твой сын держал меня в сознании. Где-то на подкорке я понимала, что Игорь от меня зависит, что он не выживет, если вдруг его мамашка возжелает окончательно сбрендить и посетить городские желтые дома. Я держалась только из-за маленького мальчишки. А ты, — злобно ухмыляется, — своим отсутствием за что-то, видимо, наказывал меня. Потом…
— Неправда, милая.
— Я встречалась с Костей. Не из жалости! — вставляет уточнение-оправдание. — Добровольно, понимаешь? Он самый лучший человек. Он постоянный, он…
— … — ежусь, ловлю озноб и дергаю плечами.
— Да! Черт возьми, признай это наконец. Признай, что Красов выручил и спас меня.
— Зачем? — оскаливаюсь и шиплю змеей.
— Я жить хотела! Жить, Мудрый. Я хотела крепкую семью, очаг и долбаную чашу. Игорь начал понимать, что кого-то рядом не хватает. Дедушка — не папа, а его мама… Я была одна! Но, как оказалось, я простая стадная овца, Святослав. Мне, как и всем таким подобным, необходим решительный вожак, за которым я последую и буду рядышком щипать траву, поглядывая на того, кому комфортом и стабильностью обязана. Я все та же приземленная девица, у которой на уме транслируются сказочки о традиционной семье, порядке в личной жизни и женском счастье. Ничего не изменилось. Что еще сказать? Тут, наверное, «увы»!
Да! Она, твою мать, права, но только я не смогу в том ни перед кем признаться, а уж тем более благодарить кого-то за своевременное спасение женщины, которую люблю.
— Вернись ко мне, Юла, — вытягиваю руку и ловлю ее покоящуюся рядом с блюдцем правую кисть. Нащупав обручальное кольцо на безымянном женском пальце, прокручиваю ободок вокруг фаланги и подтаскиваю его к себе. — Сними его, пожалуйста, — скривившись, жалобно прошу.
— Не надо, — упирается, выкручивая собственную руку. — Прекрати немедленно.