Chercher l'amour… Тебя ищу
Шрифт:
— Принесет их лично?
— Конечно.
— Одну минутку, сладкая, — обнимаю за талию и притягиваю к себе. — Болит? — заглядываю в раскрытый ворот ее домашнего платья. — Поцелую? Возражения?
— Нет. Не болит, но это совершенно не отменяет поцелуя, — мягко улыбаясь, Юля подставляет шею.
— Ма? — зовет откуда ни возьмись поблизости материализовавшийся мальчишка.
— Привет! — целомудренно клюю Смирнову в щеку и оборачиваюсь к Игорьку.
Сын мнется в дверном проеме, переступает с ноги на ногу, затем
— Я не хотел, — похоже, парень, не притормаживая, залетает в реплику, как жеребенок, только научившийся стартовать в карьер. — Так полуцилось, — и добавляет к подобию извинений свою маленькую честь. — Плости меня, позалуста.
Игорь, вероятно, подсмотрел, приметил, что так меня по старой доброй памяти приветствуют сослуживцы, тот же Стасик и ребята, все еще помнящие мои заслуги, а также юные щеглы, для которых «Святик Мудрый» почти герой, а не просто слабый человек.
— Конечно, сладкий, — подскакиваю к парню, обхватив за тельце, вздергиваю смущающегося и поднимаю сына вверх. — Как дела?
— Я… — скулит ребенок, а я мельком замечаю то, из-за чего произошел сыр-бор.
Наградные колодки. Мои великие награды. Пластмассовая замена оригинальным орденам-медалям. В сущности, дешевка и пустяк. Юла несмело прикасается к тому, что от этого осталось, двигает ногтями отколотые части и жалобно пищит:
— Как можно, сладкий? Ты испортил папины награды. Ты…
— У меня еще есть, — подкидываю сына. — Хочешь посмотреть?
— Да, — покручивая пальчиком ворот моей рубашки, обиженно хрипит.
— Это еще не все, Свят.
У Юли, видимо, час откровения пробил.
— Он взял что-то приступом? Продвинулся по флангам?
— Повернись, пожалуйста.
— Да? — мы неспешно поворачиваемся вместе с Игорьком.
В ее руках я замечаю новые погоны, прихваченные тоненькой резинкой. Да, именно! Я принял присвоенное звание, но, как того требуют простые правила, полученные две средней крупности звезды так и не обмыл.
— Мне очень жаль… — скулит Юла.
Малыш, по-моему, меня основательно расстриг? Разжаловал до? Черт, кто я теперь?
— Почему они не на форме, Свят?
— Потому что я ушел со службы.
— Па? — хнычет в ухо сын.
— Угу? — немного отклоняюсь, чтобы посмотреть на него.
— Плавильно? — он опять приставляет пальчики к виску, смешно искривляет ладошку, формируя неуставный козырек, двигает кистью, взъерошивая волосы и искривляя воинскую честь.
— Вот так! — помогаю и должным образом устраиваю крохотную ручку. — Как ты это все нашел?
— Я перебирала вещи и… Там были фотографии, — Юля тормозит и запинается. — Твои… Наши… Мои.
— Ненаказуемо, — громко хмыкаю, пританцовываю с сыном, который все еще держит руку в нужном месте.
— Ты обещал, что…
— Все в силе! — перебиваю и заканчиваю за нее. —
— Да, — сын вдруг забрасывает ручки мне за шею и притягивается, утыкаясь носиком в плечо. — Я больсе так не буду. Плавда! Плости, позалуста.
— Ничего страшного, — баюкаю мелкого мальчишку. — Поделом мне, Игорек.
«И это все? Все, жена?» — не произнося ни звука, обращаюсь к ней лицом.
«Да» — медленно моргает и, глубоко вздохнув, откладывает в сторону ни разу не надетые погоны, которые, по собственному убеждению, не были заслужены, а значит, я не имею права их носить. Подполковник? Только на бумаге. Подобную щедрость от товарищей из обороны я не приму. Цена заслуги слишком непомерна. Цена — оборвавшаяся жизнь моих парней…
Глава 34
Ты меня спасла…
«Заколебался! Пиздец как устал. Понимаешь, майор? Возраст, да и настроение соответствующее. Однозначно, сука, старичку пора домой и на покой. Фу-у-у-х!» — нудит армейский здесь лучший друг. — «У тебя есть девочка, Святой? Ну, там, в той жизни, на гражданке!» — зачем-то уточняет местоположение моей возможной маленькой зазнобы. — «Я смотрю, что ты по девкам тут вообще не бегаешь. Не ходок, да? Не хочешь или боишься хворь подхватить? Так, дружочек, резинка тебе в помощь. Тем более что куколки сами в подгузники к нам лезут. Чего стесняться? Никто ведь не узнает. Натянул ее, выпустил пар и дальше побежал».
«Не нуждаюсь!» — ему спешно отвечаю, как отрезаю.
«Дергаешь гуся? Типа дрочишь? Неужели терпишь? Вообще, блядь, не поверю. Ты здоровый боров, тебе много нужно. Если бы со стволом игрался, то руки на хрен бы растер. Значит, как-то по-другому самоудовлетворяешься. Я как-то заметил одно фото у тебя. Такой миленький ребенок, девочка-припевочка, малышка-недотрога. О-о-очень симпатичная крошка. Ты гладил пальцами ее овал. На нее, что ли, пену, когда никто не видит, выпускаешь? Или…».
«Лучше смотри в оба, а не через мое плечо!» — я грубо рявкаю, красноречиво скорчив злую рожу.
«Да, бля, мы здесь в какой раз тропушку-то прокладываем? Я наизусть все выучил. Вон кустик, под который неоднократно срать с брони слезал. Машина — просто адище бесовское!» — рукой, затянутой в армейскую перчатку, сильно похлопывает по железу. — «Е. учий-сучий зверь! Какой тихий ход у нашей душки. М-м-м! Как я затрахался тут, Святой. Сил моих больше нет. Унылый пейзаж, уродливые рожи местных жителей, не сильно-то лояльных, между прочим, к нам, эти курлычущие грязные бабы, дятлы непонятного возраста — то ли дед перед тобой, то ли мальчик, то ли молодой мужик, голожопые и заевшиеся собственным дерьмом, вонючие детишки и кровати, на которых невозможно спать. У меня, е. ать, майор, радикулит!».