Чёрный лёд, белые лилии

Моисеева Ольга Романовна

Послышался звук открывающейся двери, и Таня прижалась к стенке.

– У нас очень большие проблемы, господа офицеры, - заговорил Звоныгин серьёзно, и она схватилась за голову: угораздило же попасть так!
– Садитесь.

– Погибли практически все секретные документы, - противный голос был похож на заместителя Звоныгина, полковника Семёнова.

– Дело даже не в этом. Если бы они бомбили наудачу, то, конечно, разбомбили бы штаб как основной потенциальный носитель любых документов. Но штаб цел, - Звоныгин невесело усмехнулся, понизив голос.

Таня

прислушалась, стараясь дышать тише.

– Кто-то узнал, что секретный архив перевезли в медчасть. Узнал и передал эту информацию.

– У нас крыса, - протянул Семёнов.

– Но кто это может быть? Офицерский состав тщательно проверялся, я сам следил за этим, - возразил Карпухин, заместитель Звоныгина по ВДП.
– Если только новые офицеры…

– Калужный, ты хочешь сказать?
– усмехнулся Звоныгин снова.
– Мутная с ним история, здесь не поспоришь.

– А Назаров?

– Нет, этот чистый, как лист бумаги. Всё досье налицо. А у Калужного в личном деле о-го-го какие пятна, - пробормотал Семёнов.

– Но мне поручился за него полковник Самсонов. Мы воевали вместе, и я верю ему, как себе, - возразил Звоныгин.
– Будем следить за ним внимательнее. Что вы думаете насчёт курсантов?

– Думаю, это практически исключено.

– Я согласен.

– Ну что же, - протянул Звоныгин задумчиво.
– Не распространяйтесь на эту тему. Будем обращать внимание на Калужного.

Гладя Майора, который удобно расположился в огромной коробке, стоящей пока в кладовке, Таня думала, думала, думала… Что, если россказни Машки - не бред? Что, если теория с американским шпионом не так абсурдна, как казалась в начале?

– Соловьёва, прячь кота, беги в кубрик, старлей поднимается, - в кладовку влетела Бондарчук.

С некоторых пор у них завелась такая традиция: едва Калужный переступал порог общежития, дневальный первого этажа быстро звонил на пятый, и второй курс хоть как-то успевал привести себя в порядок.

Когда дверь её кубрика распахнулась, с треском ударившись о стену, Таня даже не удивилась: конечно, кого же ему мучить, как не её?

– Мне жаль отрывать тебя от твоих важнейших дел, Соловьёва, но, будь добра, прошествуй в мой кабинет, - язвительно выплюнул он, будто именно она была виновата во всех смертных грехах. Тане страшно не хотелось оборачиваться, потому что она знала, что увидит. Снова столкнётся с взглядом Калужного, ледяным и презрительным, как порывы ветра за закрытым окном. И это не самое неприятное: ужасней всего то, что он снова не выслушает ни одного её слова. Скажет проваливать, или топать быстрее, или что-то ещё, и она снова почувствует на себе это - его превосходство. Как грязь.

Поэтому она молча, с мрачным видом приговорённой к смерти, стараясь даже не глядеть на эту высокомерно широкую спину, пошла за ним на шестой, стоически игнорируя жалобные взгляды девчонок.

Но в кабинете сидел дядя Дима, и у Тани отлегло от сердца, потому что Калужный, ядовито сказав что-то, удалился восвояси.

– Послушай меня, Ригер, почисть всё ещё раз, -

говорил дядя Дима в трубку мобильного, не замечая Таню.
– Парни стёрли всё, что нашли, и передали спецам, но ты же знаешь, что с таким, как Харренс, это не гарантия. Ну, всё, будь здоров, - попрощался он, увидев её, и широко улыбнулся.

– Танюша, - он раскрыл объятия, и Таня с удовольствием обняла его, большого, тёплого и доброго.

– Ты без формы сегодня что-то, - улыбнулась она.
– Ох, как я рада, что ты цел. Как там тётя Катя, тоже в порядке?

– В порядке, в порядке, - усмехнулся он и пристально посмотрел на неё.
– Как дела? Да ты похудела сильно.

Таня ощутила острую нежность к этому всегда добродушному, но собранному и серьёзному человеку, положившему свою жизнь во благо ФСБ.

Вообще-то дядя Дима фактически был её отцом. Об этом Таня узнала год назад, когда он нашёл её и прямо так, с порога, заявил: «Я твой отец». Они много и часто не понимали друг друга; сначала Таня и вовсе не хотела разговаривать с ним. Но дядя Дима сказал, что да, они расстались с мамой, да, он знал о её беременности, но они больше не могли быть вместе, не могли терпеть друга друга. Брак был ранний и безумно глупый. Разошлись они по обоюдному желанию, и дядя Дима хотел помогать, давать деньги, общаться с ребёнком, то есть с ней, но мама вдруг бесследно пропала. Переехала, и он не знал, куда.

Он работал в ФСБ, отдавая этой структуре всю свою жизнь, и лишь недавно смог найти маму, а через неё - и Таню. Узнал о Рите, Вике и Димке. Но познакомился только с ней. Она написала об этом маме, спросила, что она думает. Мама ответила коротко и просто: «Он говорит правду. Поступай, как считаешь нужным».

Детей у дяди Димы и тёти Кати, его жены, не было, но оба любили Таню. И она их. Таня чувствовала, как бы дяде Диме хотелось, чтобы она хоть раз назвала его папой, но она не могла.

– Всё как всегда, - Таня заставила себя улыбнуться.
– На работе проблемы?

– Там всё время проблемы, - отшутился он, но складка, лежащая между бровями, не разгладилась.
– Я на секунду к тебе, на самом деле. У нас такая история приключилась… Рассказывать долго и нудно. В общем, Таня, - он сделал движение, будто хотел взять её руки в свои, но тут же отстранился и снова сел на диван, - будь в ближайшие дни осторожна. Твои подружки, друзья, знакомые, особенно недавние и особенно не из училища, могут спрашивать тебя о семье. Обо мне, о маме. Не распространяйся особо, хорошо?
– нахмурился он.

– Ничего себе конспирация, - усмехнулась Таня.
– Хорошо. Рот на замке, ключик выброшен и всё такое.

– Вот и отлично. И не звони мне пока, подожди, пока я свяжусь с тобой сам через Ригера, - дядя Дима на секунду задумался.
– Если будет очень нужно, попроси старлея.

– Кого?!
– Таня выкатила глаза.

– Калужного вашего.

– Ты его знаешь?

– Знаю его отца.

– А. Ну ладно. Конечно. Да, определённо, - подняла брови Таня.
– Это же в порядке вещей.