Четвертый брак черной вдовы
Шрифт:
Следом за донной осмелился последовать только верный Эбрурио, вооружившийся ради такого случая заржавленной шпагой, ножны от которой были потерны еще в прошлом веке.
Обежав дом, Катарина успела как раз вовремя — когда ее муж втолковывал белому, как снег, дону Гонсало необходимость исполнения серенады именно сегодня ночью и именно собственной жене.
— Она такая нежная, утонченная, — разглагольствовал Хоэль, удерживая дона Гонсало за шею, отчего благородному дону пришлось почти повиснуть на заборе, — женщины, подобные ей, ценят красоту и обходительность
— Да-а — проблеял дон Гонсало.
Катарина заметила, что улица опустела, но голов в окнах прибавилось. Упоминание о подаренных чулках вогнало ее в краску, но она бросилась прямо по клумбам и вцепилась в руку мужу:
— Отпустите дона Гонсало, прошу вас!
— Почему? — удивился Хоэль. — Мы с ним очень хорошо беседуем Хотя этот шельмец и огрел меня палкой
— Думаю, произошло недоразумение, — Катарина лихорадочно гладила мужа по плечам, призывая успокоиться. — Отпустите дона Гонсало и пойдемте домой. Серенада была чудесна, но теперь нам всем пора отдохнуть.
— Вам правда понравилось, донья? — оживился Хоэль, сразу позабыв про дона Гонсало, а тот, почувствовав свободу, во всю прыть рванул к своему дому.
— Правда, — вздохнула Катарина. — А теперь идемте. Ночь на исходе, а вы подняли на ноги всю улицу.
— Главное — вам понравилось, — Хоэль вдруг подхватил Катарину на руки и понес к дому.
— Немедленно отпустите! — залепетала она, схватив его за шею. — Вы пьяны! Вы меня уроните!
— Я вас уроню? — он хохотнул. — Даже не надейтесь.
В темноте Катарина заметила вытянувшееся лицо Эбрурио — бледным пятном, не заслуживающим внимания, и приникла к мужу, вся дрожа и от страха, и от волнения. Ни разу в ее прошлой жизни ей не доводилось побывать у мужчины на руках. А этот — несмотря на то, что был пьян — нес ее легко, как пушинку, и бережно, как будто она была самым дорогим сокровищем.
— А вы зачем собрались? — удивленно спросил Хоэль, обнаружив столпившихся в коридоре слуг.
Коридор опустел за считанные секунды, и последним в дом прокрался Эбрурио, стараясь ни за что не задеть шпагой. Хоэль не заметил его и понес Катарину наверх, безошибочно ступая по лестнице. Он даже ни разу не споткнулся, и это немного успокоило благородную донну.
— Вы как будто в темноте видите, — заметила она.
— Есть такое, — ответил муж.
— Только почему-то вы идете не в свою спальню.
— А разве мы идем не в нашу спальню?
Катарина подумала, что не такой уж он и пьяный. Или особенно сообразительный в некоторых случаях.
— Вообще-то, идете вы, — мягко сказала она, продолжая обнимать его за шею, — а я вынуждена вам подчиниться. Вы ведь лишили меня свободы передвижения.
— Вы такая умненькая, — он засмеялся и толкнул ногой дверь, — я ни черта не понял, но то, что вы решили мне подчиняться — это мне нравится.
— Вы рано обрадовались, — осадила его Катарина. — Подчиняться вам я буду до тех пор, пока это подчинение не пойдет в ущерб моим интересам.
Хоэль поставил ее на ноги и развернул лицом к себе, взяв за плечи. Ладони его скользнули по рукам Катарины — до локтя и обратно, скользнули медленно, ласково.
— а мои интересы сейчас не совпадают с вашими, — сказала она многозначительно.
И все же она очень волновалась больше, чем хотела бы. Даже ладони вспотели. Конечно, пьяный мужчина был далек от любовного идеала, и совершенно не походил на рыцаря в сверкающих латах, но когда он вот так смотрит, и вот так трогает — сдерживая страсть, словно прося разрешения действовать дальше. А она может запретить или уступить.
— Вы пьяны, Хоэль, — Катарина осторожно освободилась из его рук. — Хорошо бы вам отдохнуть.
— А я не устал, — заверил он ее. — Но почему вы убегаете? Вы же сказали, вам все нравится.
— Уже поздно, — ответила она уклончиво. — Идите к себе.
Хоэль помрачнел, уставившись на пламя светильника. Катарина почувствовала себя неловко и тут же мысленно приказала себе быть твердой — жалеют мужчин только глупышки. Жалеют, а потом сами же и страдают. Она постаралась незаметно вытереть руки о халат и вдруг обнаружила, что пальцы и ладони перепачканы в чем-то буром, липком. И это совсем не пот.
— Хоэль, — сказала Катарина, и голос ее дрогнул. — Это кровь. Вы ранены?
— Нет, не ранен, — ответил он нехотя.
— Но это кровь!
— Да просто царапина. Ерунда.
Но Катарина не купилась на его отговорки.
— Это это дон Гонсало?! Он ударил вас! — она принялась ощупывать мужа, пытаясь определить, где рана.
— Вы точно спятили, донья, — Хоэль протестовал, но от рук жены и не думал уклоняться. — Будто бы мне что-то сделалось от палки.
— Не скрывайте от меня ничего! — рассердилась Катарина, стаскивая с него куртку. — Что произошло?
— Ничего.
— Ничего?
— Ну, немножко подрался, — признал Хоэль, когда Катарина принялась снимать с него рубашку. — Да, вы правы. Что-то не заметил сразу. Адская боль!
Наконец-то Катарина обнаружила длинную царапину на плече мужа. Не особенно глубокую, но и этого было достаточно, чтобы задрожали руки и сердце.
— Во что вы опять ввязались? — выговаривала она мужу, пока смывала запекшуюся и свежую кровь и осторожно втирала заживляющую мазь. — Что за безрассудство?! Хотите подкрепить сплетни о том, что я приношу несчастья всем своим мужьям?! — она сказала это сгоряча, не подумав, просто очень испугалась да и разволновалась.
Но на Хоэля это, как ни странно, произвело впечатление.
— А вы верите, что приносите несчастья именно вы? — спросил он резко.
— Нет, я не настолько суеверна, — ответила Катарина, избегая встречаться с ним взглядом.
— Надо быть дураком, чтобы верить в это, — продолжал Хоэль. — Вы — самая добрая, милая и красивая женщина, что я когда-либо встречал.
— Это продолжение вашей чудесной серенады? — не удержалась от смеха Катарина, но одновременно ей стало грустно.
— Я сейчас как на духу говорю.