Дарханы. Академия Четырех богов
Шрифт:
— Держись-ка лучше подальше от Ильхаса, — внезапно добавил он, словно прочитал мои мысли.
— Почему? Вы же были друзьями.
— Были.
— Так же, как с моим братом?
— С твоим братом у меня нет никаких проблем, Кейсара ди Мори.
— Я хочу знать правду, — я приподнялась и села, снова сократив между нами расстояние.
Возможно, я привыкла к тому, что от моего в меру грозного и упрямого взгляда молодые люди обычно идут на попятный и уступают, не желая разочаровать юную кирию ди Мори, богатую наследницу со сложным нравом — и способностью поставить на
Но забыла, что передо мной не благородный юноша во время светского раута — а самый упрямый дархан на свете.
— Разве я когда-то тебе лгал? — губы Бьёрна изогнулись.
— Ты не рассказал… что случилось с Тавианом на самом деле. Мне кажется, я имею право это знать.
Бьёрн на мгновение замолчал, словно подбирая слова и догадываясь, что мне уже донесли — в виде сплетен и слухов, но всё же!
— И в чём ты хочешь меня обвинить?
— В предательстве, — выпалила я прежде, чем успела остановиться.
На этот раз в его взгляде мелькнуло нечто другое. Не гнев, не раздражение — скорее усталость. Как будто это слово он уже слышал.
— Это было важное задание на севере Итена по прямому приказу императора, — Бьёрн говорил медленно, наблюдая за каждой моей эмоцией: — Я вынужден был оставить группу в рискованный момент. И это стало причиной опасного ранения Тавиана. Я… стал причиной его травмы. Понимаешь? Да, отчасти моя вина, и за это я себя не прощаю. Мне жаль, что так случилось.
— И ты, конечно, не расскажешь мне ни слова больше? — выдохнула я, вновь пытаясь сесть, но голова отозвалась болью. Я стиснула зубы, чтобы не выдать стон.
Бьёрн тут же подался вперёд, схватив меня за плечи и легко опустив обратно на подушку.
— Лежи спокойно. Ты усугубишь своё состояние.
Я встретила его взгляд, полный напряжения. Казалось, он сражается с самим собой и вот теперь тоже далек от хладнокровия. А я… хотела сделать всё, чтобы его удержать. Чтобы он ещё сидел со мной рядом, чтобы говорил и чтобы касался.
— Если это не твоя вина, почему ты винишь себя? — тихо спросила я.
— Потому что мне жаль, что так случилось. Но если это делает меня предателем в твоих глазах, то так тому и быть. Я не могу это изменить.
Я замерла, не зная, что сказать. Его слова прозвучали как вызов, но в них не было защиты или гнева, только решимость.
— Ты не такой, каким пытаешься казаться, — наконец проговорила я.
— А ты не так проста, какой пытаешься выглядеть, — ответил он с лёгкой улыбкой, от которой снова ёкало моё сердце. — Но знаешь что? Это неплохо.
Неужели он действительно видит во мне что-то большее, чем неопытную ученицу и сестру своего друга, над которой можно подтрунивать?
— Тебе нужно больше тренироваться, — сказал он, снова пытаясь играть роль дархана-наставника. — Твой поток в этом году проходит посвящение, и проверка границ — это первое, на что тебя будут испытывать. — Он вдруг криво усмехнулся. — А я пока слишком хорошо чувствую твои эмоции.
— И что же ты сейчас чувствуешь? — мои щеки загорелись против воли.
Мне хотелось довести это до абсурда, до предела. Монастырь сломал во мне всякую приличествующую
— Предпочёл бы не называть это вслух.
Сердце нехорошо сжалось.
— Отчего же?
Для наставника и учителя и сам Бьёрн вёл себя слишком свободно наедине со мной. Слишком лично, хотя по всем правилам дарханов он давно должен был отстраниться и бросить меня в самую середину бурной горной реки, наблюдая, как я буду барахтаться, чтобы не утонуть.
Уж не знаю, лишь со мной он вёл себя так или со всеми — да и какая разница?
Бьёрн сощурился и принял мой вызов.
— В моём присутствии твоя кровь начинает бежать быстрее, сердце ускоряет ритм ударом, а ладони чуть потеют от волнения, — заговорил Бьёрн, и его голос понизился до пробирающего шёпота, будто он знал каждую мою потаенную мысль и эмоцию. — Сейчас по твоему позвоночнику бежит дрожь, а плечи охватывают мурашки. Ты хочешь, чтобы я не уходил, но не можешь находиться рядом со мной спокойно, потому что ждёшь большего — и не получаешь.
— Достаточно. Замолчи, — выдохнула я, невольно подаваясь вперёд, словно чтобы заставить его молчать силой.
А Бьёрн не отстранялся, лишь хрипло продолжал:
— И ты хочешь, чтобы я прикоснулся снова.
Подобрав колени, я подалась вперед и размахнулась, чтобы отвесить ему пощечину, раз он не понимает слов, но Бьёрн поймал левой рукой меня за запястье и удержал напротив своего лица так, что нас разделяло совсем небольшое расстояние.
Губы горели огнём, опасный жар поднимался изнутри, грозя опалить всё вокруг. Я видела глубокий взгляд Бьёрна перед собой — и в серой ровной глубине плясали искры.
За спиной у него ярче разгорелся светильник. Я хотела бы не думать об этом, но паника охватила резко, как всегда. И тут же забылись мудрые наставления всех учителей: сердце и впрямь захотело выбраться из груди, я теряла себя, и одна мысль жглась в голове: “Только бы не новый пожар!”
Рука Бьёрна на моем запястьи превратилась в тиски, я ощутила боль — но совсем слабо, едва различимо. Он не сможет меня остановить. Не сейчас. Я больше не подчинялась его воле. Он не властен над стихиями. Я уже видела языки пламени, которые лижут его спину и сжигают заживо…
Но то, что он сделал потом, заставило охнуть. Бьёрн потянул за запястье к себе — и подхватил второй рукой под спину, замерев на бесконечное мгновение перед моими полыхающими огнём губами. Я попыталась отпрянуть, но было поздно.
Мы уже преодолели границы приличий и замерли в такой опасной близости, при которой… не оставалось обратного пути. Дышать стало трудно. Мой короткий вдох совпал с его выдохом, твёрдая рука под спиной подтянула к себе вплотную.
Взглядом я соскользнула с его раскаленных серых глаз до приоткрытых губ в обрамлении едва заметной щетины, попыталась сглотнуть или отвернуться, но каждое, даже малейшее движение лишь приближало к катастрофе.