Дайте собакам мяса

Черемис Игорь

Но утро понедельника началось не только с ухода из группы Бардина, которому заявление, конечно, подписали; мгновенной замены я не ждал, но надеялся, что начальство утрясет эту проблему хотя бы к среде. В принципе, я уже почти созрел, чтобы попросить у Денисова расширения группы — два следователя это мало, нужно четыре или даже пять. Правда, я понимал, что губу придется закатать, и столько мне никто никогда не даст, но хотя бы на троих рассчитывал.

Ну а незадолго до обеда мне сообщили, что подследственный Якир попросил встречи с руководителем следственной группы,

которая вела его дело. Причину он мог не называть — и не назвал, разумеется, — но от поездки в Лефортово я отказаться не мог. Мне было любопытно, зачем Якиру потребовалась эта встреча, да и в целом это было неправильно — отказывать людям в таких пустячных просьбах. Правда, я был уверен, что он вызвал меня просто поболтать. Подследственные и заключенные горазды на придумки, которые нарушают привычный и надоевший до скрежета зубовного тюремный распорядок.

Дверь наконец громыхнула, открываясь, конвоир — совсем другой, не тот, что в первый раз — ввел Якира, и я отпустил этого молоденького младшего сержанта.

— Здравствуйте, Петр Ионович, — сказал я. — Не скажу, что рад вас снова видеть, у меня на это время были другие планы, но кто я такой, чтобы манкировать своими обязанностями.

— Здравствуй, начальник, — осклабился он. — А уж как я рад, словами не передать.

Я улыбнулся. Выглядел Якир, в принципе, хорошо — во всяком случае, никаких ухудшений в его облике с прошлого раза я не заметил. Возможно, регулярная кормежка и отсутствие алкоголя пошли его измученному организму даже на пользу. Эдак он у нас после отсидки ещё и здоровье поправит.

— А вы постарайтесь, Петр Ионович, передайте словами, — вежливо сказал я. — Мне же интересно, ради чего я тащился в это место, что вы хотите сказать именно мне, хотя у вас имеется возможность известить о ваших потребностях вашего следователя. У нас работают грамотные специалисты, думаю, они со всем бы и разобрались.

— Не знаю, какие они специалисты, но вопросы задают правильные, — кивнул Якир. — И так крутили, и эдак, наверное, что-то уже выкрутили, только мне о том не ведомо.

Он хитро посмотрел на меня с очевидной целью — не поддамся ли я на провокацию, не скажу ли, как продвигается следствие. В следственном изоляторе самый главный недостаток — отсутствие информационного шума, ну а следователь Трофимов, который был как бы куратором Якира, не был склонен к излишним откровениям, так что тот в каком-то смысле пребывал в очень неприятном вакууме.

— Такой у него стиль работы, — равнодушно ответил я. — Меня он вполне устраивает. Так зачем позвали, Петр Ионович? У меня действительно много дел.

Он чуть погрустнел — видимо, понял, что на откровения и меня раскрутить не получится. Но говорить продолжил бодро, словно всё шло по его плану.

— Да понравился ты мне, чекист, решил я тебе подарочек сделать, — сказал Якир. — Ещё с первого раза понравился. А следователь… ну пусть будет, я разных повидал в своё время… этот не худший. А ты — понравился. Только не напоминай, что Чрезвычайку закрыли давно, всё равно вы — чекисты, были ими всегда и сейчас остались.

—

Да и пусть, — покладисто согласился я. — Чекист так чекист, мне даже лестно. Но вы переходите к делу.

— К делу… — он посмурнел. — Если к делу… что будет, если я признаю вину по всем пунктам? Например, завтра же?

* * *

Это было неожиданно, и я на несколько мгновений впал в ступор. Во время предъявления обвинения Якир отказался признать себя виновным, и пусть его признание нам особо и не было нужно, с ним работать было бы много легче. Особенно если бы он не юлил на допросах, а спокойно отвечал на вопросы следователя, называл бы какие-то фамилии, которые попадали бы к нам в разработку. Конечно, он и так их называл, но в час по чайной ложке, что раздражало неимоверно. Так что на его вопрос следовало ответить правильно — так, чтобы не спугнуть и не наобещать лишнего.

— Если конкретно для вас — могут быть определенные послабления в режиме содержания, — сказал я. — Но признание и на вас накладывает обязательства — вы больше не сможете отвечать уклончиво или посылать следователя по матушке. Ну и на суде сотрудничество со следствием всегда учитывалось. Я знаю случаи, когда за такое сотрудничество давали срок меньше меньшего — знает, наверное, этот термин?

— В курсе, — он кивнул. — А вы на это готовы пойти?

Я пожал плечами.

— Я недавно разговаривал с одним из ваших… ну пусть будет единомышленником, — сказал я. — И в нашей беседе прозвучала такая сентенция — у КГБ нет цели посадить всех за решетку. Что бы вы, Петр Ионович, не думали, сталинские времена закончились навсегда, сейчас мы работаем совершенно иначе. Даже больше скажу — нам так проще…

— Эх, чекист, не знаешь ты, что такое сидеть пару дней на допросе, когда следователи один другого сменяют, а тебе за закрытые глаза — резиновым шлангом по почкам…

— Петр Ионович… а вы-то откуда это знаете? Я ваше дело читал, у вас ничего подобного не было. Вам, наверное, Александр Исаевич Солженицын что-то рассказал? Ну, неважно, — я отмахнулся, как от чего-то мелкого. — Вы, Петр Ионович, взрослый человек, сами прошли через эту систему… сколько следователей и оперативников занимались вашим делом?

— Один… один следователь, — он недоуменно посмотрел на меня, и я поощрительно кивнул. — Про оперативников не помню.

— А сколько с вами тогда в следственном изоляторе человек сидело?

— Ну… — он помолчал, видимо, припоминая, — наверное, человек пятьдесят.

— Вот, пятьдесят. Чтобы к каждому приставить бригаду следователей, которая будет круглосуточно бить подследственного резиновым шлангом, нужно — сколько следователей? Около двухсот, в четыре смены. В реальности же тот следователь, который занимался вами, одновременно вёл ещё десять-пятнадцать дел. То есть на всю вашу ораву надо было всего четыре-пять следователей. Думаю, на самом деле их было два-три, поэтому и сидели в вашей камере пятьдесят человек, а не столько, сколько положено по нормам.