Дайте собакам мяса
Шрифт:
Или, что более вероятно, начальство решило, что я такую задачу не потяну.
Но вообще я испытал чувство дежа вю — что-то подобное с Якиром и Красиным провернули и в моей истории, и добром это не кончилось. Но тогда у авторов этого «элегантного» решения проблемы диссидентов был целый год на обдумывание своей стратегии, а тут они справились меньше, чем за месяц. Видимо, была у них некая заготовка, которую они и пустили в ход, когда увидели, что я со своей группой слишком ретиво взялся за дело, ну а предложение Якира стало последней каплей. Думать, правда, об этом не хотелось — это означало, что где-то наверху есть люди, которым настоящая борьба с инакомыслием не нужна, для них тем лучше, чем хуже обстоят дела в СССР. В общем, та самая пятая
На меня навалилась апатия, которая возникает, когда понимаешь, что любые твои действия имеют запрограммированный конечный результат. Я могу хоть завтра предъявить тому же Якобсону обвинение по шестьдесят четвертой статье, и с учетом найденной валюты доказать его работу на западные разведки — но никакого расстрела этого любителя творчества Блока не увижу. С ним тоже договорятся, кто-нибудь — не я, конечно — сделает «Тоше» предложение наподобие того, что будет сделано Якиру. Да, не спорю — признание вины и общение с иностранной прессой в нужном нам духе это красиво. Но эта красивость совершенно бесполезна в рамках общей стратегии борьбы с антисоветчиками. Более того — она прямо вредит этому делу, потому что буквально парализует любое следствие, которое мы затеем в будущем. Зачем что-то доказывать, зачем тратить драгоценное время на бесполезную работу — всё равно никто никуда не сядет, а будет отпущен на свободу и продолжит заниматься тем же изданием «Хроники».
— Юрий Владимирович, «там» — это где? — холодно спросил я. — У нас на Лубянке или выше?
Денисов внимательно посмотрел на меня.
— Я разговаривал с Филиппом Денисовичем.
— Извините, но это не его уровень, — перебил я его. — Поэтому и хочу понять, откуда исходит эта идиотская инициатива. Если из Комитета или, допустим, из секретариата ЦК, я завтра же напишу письмо в Политбюро, чтобы этому инициативному товарищу дали по шапке. Такие вещи надо пресекать на корню.
Я даже не успел договорить свою речь, как по виду Денисова понял, что писать никуда не надо, потому что бессмысленно. Это не Бобков и не Андропов, и не люди со Старой площади, которые, возможно, были даже не в курсе того, как развивается расследование дела Якира.
— Политбюро? — спросил я.
Денисов кивнул.
— Согласованное решение.
Это было очень, очень плохо. Мало кто знал, что в нынешнем Политбюро ЦК КПСС имелось множество точек зрения по любому вопросу, который там рассматривался, но в итоге меньшинство соглашалось с большинством и на белый свет появлялось то самое согласованное решение, обязательное к исполнению не только членами партии, но и беспартийными. Я про это читал в будущем и оттуда же знал, что невозможно узнать, кто был против, чтобы попробовать пробить монолитную стену, хотя шанс на это всё равно мизерный. Да и вообще, отменить это решение возможно только в одном случае — если снова вынести вопрос на заседание Политбюро, но предоставить явные доказательства того, что произошла чудовищная ошибка. Таких аппаратных возможностей у меня не было.
— Юрий Владимирович, сейчас я не матерюсь только из уважения к вам, — сказал я. — Но хочу, чтобы вы знали — это решение даже не ошибка, это настоящее преступление против страны и советского народа. Тот, кто это придумал — настоящий враг СССР, и очень плохо, что он пробрался на самый верх…
— Ты говори-говори, но не заговаривайся! — прикрикнул Денисов.
Он вскочил со стула, но не стал перемещаться на своё кресло, а оперся о спинку и смотрел на меня сверху — видимо, обозначал разницу в наших должностях.
—
— Что?
— Мы выпотрошим Якира полностью, арестуем по его наводке нескольких человек, это будет болезненно для антисоветского движения, но не слишком, они быстро оправятся. И нам надо будет начинать всё заново, только без такого источника информации, каким сейчас является Якир.
— Почему это?
— Его запишут в предатели, — пояснил я. — Даже его дочь запишет отца в предатели. А с предателями они поступают… Помните, я вам говорил, что диссиденты хотят быть похожими на большевиков царского времени? Я тогда был не прав. Они берут пример с нелегальных революционеров девятнадцатого века… даже не с «Земли и воли», а с «Народной воли». До убийств, надеюсь, дело не дойдет, но, думаю, историю со студентом Иваном Ивановым, которого Нечаев заподозрил в предательстве и убил, они знают. Они же все историки, изучали, наверное, — я усмехнулся. — В общем, если Якир проделает всё, что от него требуют, он сразу выпадет из их системы.
— Так ты всё равно хотел его посадить, — напомнил Денисов. — Что совой о пень, что пнём о сову… На мой взгляд, одно и то же.
— Не совсем, — сказал я. — Если мы его посадим, он останется одним из них. Будет получать и писать письма из тюрьмы и ссылки, с кем-то общаться… В общем, мы будем в курсе, что происходит, даже если Якир откажется от дальнейшего сотрудничества. Да и фактор времени играет роль — если десяток самых активных антисоветчиков окажется вне игры, это даст нам возможность, не торопясь, разобраться со всякой мелочью. Тот же Якир выйдет на выжженное поле, это я вам гарантирую. Но только в том случае, если не будет вот этих игр, которые нужны непонятно кому… что хоть хотят доказать этими пресс-конференциями? Что мы белые и пушистые? Всё равно нам никто не поверит. Не хотел напоминать… но процессы тридцатых над троцкистами были очень открытыми, в газетах про них писали много, а чем всё закончилось? Иностранцы посмотрели, покивали, а потом начали раскручивать эту тему, как большевицкое беззаконие. И наши диссиденты им в этом активно помогают. Баловство всё это, не даст оно нужного результата, а навредить может сильно.
Денисов молчал несколько минут. Я видел, что он о чем-то напряженно думал, и не мешал ему собираться с мыслями.
— А ты заматерел, Виктор, — наконец сказал он. — Украина тебя так поменяла, что ли? Раньше ты попроще был, на приказы правильно реагировал. А сейчас что?
— Что, Юрий Владимирович? — с готовностью спросил я.
— А сейчас тебе приказ с самого высокого верха спускают, а ты тут весь извертелся — и придумали это идиоты, и сам приказ дурацкий, и вред будет… И говоришь так гладко, с экскурсами в историю, с примерами… Нет, изменился, изменился…
Плохо, что Денисов знал «моего» Орехова, как облупленного. Но хорошо, что теперь все изменения можно было списать на командировку в Сумы. Правда, я почему-то был уверен, что оправдываться мне не придется — изменения в моем характере и подходе к делу помогали самому полковнику доказать, что он находится на своем месте и достоин большего, раз умудрился воспитать такого классного подчиненного. Ну а большее — оно всегда враг истины. Перспектива генеральских погон вполне может заменить шоры.
— Юрий Владимирович, мне нужно знать, есть ли шанс на то, что это решение будет отменено? — жестко спросил я.
И снова заработал долгий, тяжелый взгляд своего начальника.
— Нет, — сказал он. — Ни единого шанса. Там, — он сделал глубокомысленную паузу, но пальцем в потолок тыкать не стал, — не любят признавать свои ошибки. Поэтому исходим из того, что после суда Якир выйдет на свободу.
— Понимаю, Юрий Владимирович, — я кивнул. — Но я такие приказы выполнять не могу. Разрешите быть свободным?