Деревня на перепутье

Авижюс Йонас

Мартинас поначалу думал было зайти в больницу к Арвидасу, но тут же отбросил эту мысль. Арвидас слишком слаб, чтоб говорить с ним про такие вещи; да если и можно было бы, к чему это? Как будто неясно, что он скажет… Может, в исполком, к председателю Альсейке? Душевный человек. Разговорились бы, вошел бы в положение. Но поможет ли? Кто может помочь в таком деле? Эх, знать бы, что будет завтра, а то… Швырнули, будто слепую собачонку в воду, — и греби как умеешь к берегу.

Мартинас повернул по тротуару в сторону райкома. Он не собирался туда заходить, во всяком случае, уезжая в Вешвиле. Он был более чем уверен, что там его ждет тот же ответ: «Не приказываем, не заставляем, только советуем…» Он чувствовал, что проницательность Навикаса, благодаря которой было «обнаружено» сто гектаров под кукурузу, тоже не случайная, а, скорее всего, внушена со стороны. Нет, Мартинас и не думал заходить в райком. Он шел по тротуару

просто так, безо всякой цели, надеясь на счастливую случайность, которая помогла бы принять решение. «Правая нога — «да», левая — «нет». На какой ноге кончится тротуар перекрестка, так и сделаю». Тротуар кончился на «да». Это значило принять предложение Навикаса. «Надо до трех раз. Теперь вот до крыльца аптеки…» На этот раз — «нет». Третий этап — до того места, где тротуар был разобран, — снова завершился шагом правой ноги. Мартинас растерянно остановился. Ему показалось, что прохожие это заметили и, хихикая, следят за его детской игрой; стало до слез стыдно за свою слабость. В начальной школе он гадал на пальцах, вызовут или нет к доске. Однажды учитель поймал его на этом и пристыдил, говоря, что только слабые духом, не верящие в свои силы, надеются на случайные милости судьбы. Жизнь не лотерея, а борьба. «Он был прав. В школе я гадал больше всех…» — горько подумал Мартинас. Он закурил и двинулся дальше. Мимо пробегали женщины с покупками. У одного из дворов согнувшаяся в три погибели старушка толкала детскую коляску. На крыше, верхом на гребне, сидел кровельщик и, насвистывая, настилал толь. Неподалеку гудела мебельная мастерская промкомбината; пахло ацетоном и сохнущей древесиной. Мартинас подавленно смотрел на улицу, залитую мягким утренним солнцем, которая пульсировала привычным ритмом рабочего дня, и с завистью думал, что в царстве этих неказистых домиков не найти человека, которому приходится решать такой запутанный вопрос, как ему, Мартинасу. «Лучше всего простой пешке. Приказали — сделал, и порядок». Вдруг у него мелькнула мысль, что Юренас тоже, может быть, решает сейчас вопрос, который кажется ему неразрешимым, тоже мечется в поисках выхода. А его вопрос, без сомнения, куда сложнее, путанее, ведь и его обязанности несравнимо больше… От этой мысли Мартинасу стало легче; он почувствовал, что враждебность к Юренасу рассеивается, досада проходит, а в груди рождается привычное успокоение.

— Мартинас… — Кто-то потянул его за рукав. Он повернул голову и увидел, что рядом с ним идет Морта Римшене. Женщина явно обрадовалась встрече, но Мартинас не мог не заметить, что выражение ее лица необычно — пугливо и озабоченно.

— Римшене! Как ты здесь появилась? — Мартинас удивленно оглядел ее с головы до ног. — Разрядилась, как на праздник… Новые туфли, платок, платье. Молодуха!

— Все старое, Мартинас, редко вот надеваю, потому и кажется. — Морта покраснела и, колеблясь, опустила голову. Такая нерешительность была не в ее характере, и Мартинас удивился еще больше. Наконец она решилась: — Может, есть время? Тут дело такое…

— Ну уж. Неужто разводиться приехала? — пошутил Мартинас. — Хочешь в свидетели записать?

— Где уж мы, старики, свет смешить будем. — Вздохнула, собрала всю смелость и протянула Мартинасу повестку, которую комкала во вспотевшей ладони. — Почитай-ка. Чего-то в исполком вызывают. Помоги зайти…

Пока Мартинас читал повестку, Морта, затаив дыхание, следила за его лицом.

— Тебе в отдел культуры. Внизу еще что-то приписано, только не разберу.

— Вот-вот, нельзя разобрать. — Морта, как маленькая, вцепилась в рукав Мартинаса. — Поможешь сходить, председатель? Ты с чиновниками привычный…

Мартинас пожал плечами. Отчего бы не зайти — это поможет рассеяться, а то и наведет на спасительную мысль, — но его удивляла боязливость Морты. Трудно было поверить, что это та самая женщина, которая месяца два назад отделывала майронисских мужиков веревкой, а несколько дней спустя выгнала из избы Навикаса, который неосторожным словом задел ее самолюбие.

В отделе культуры их принял сухой очкастый человечек с вытянутым лисьим личиком. Он кинул взгляд на повестку, на Морту, потом снова на повестку, потер ладони и, странно улыбнувшись одной половиной лица, поднял телефонную трубку и попросил коммутатор соединить с директором какой-то выставки. Оттуда ответили. Очкастый кинул скороговоркой несколько фраз, положил трубку и, придвинув повестку, черкнул внизу несколько строк тем же неразборчивым почерком, доставившим столько забот Морте.

— Ага. Так сказать, вы эта самая? Рад, весьма рад. Поддержим, посодействуем! — Человечек потер ладони, вскочил, снова сел. Его глаза сверкали так алчно, будто он нашел кусок золота. — Так сказать, народный талант, ткачиха… Деревня — неиссякающий источник кадров нашего искусства. Позвольте пожать руку, товарищ Римшене. Пятренас. Я здесь новый работник. Я рад, что в н а ш е м районе такой талантливый народ, как вы, товарищ Римшене. При составлении повестки вкралась незначительная ошибка: вам следовало зайти прямо на выставку,

к директору товарищу Швяльните. Вы, без сомнения, знаете, о какой выставке идет речь? В настоящий момент в нашем городе действует всего одна выставка — выставка творчества народных художников района. Так сказать… Но я рад, очень рад подобной ошибке, благодаря которой, товарищ Римшене, я могу познакомиться с вами раньше, чем это бы случилось в порядке эволюции, — Пятренас улыбнулся, на этот раз уже другой половиной лица, пояснил, как найти выставку, и, пожав руки обоим, вежливо проводил до двери.

Мартинасу стало интересно, и он пошел вместе с Мортой, хоть та больше и не просила. Пока Морта находилась в кабинете директора, Мартинас кружил по просторной комнате, осматривая стенды. Выставка открылась несколько недель назад, и он удивился, что ничего о ней не слышал. Правда, кто-то что-то вроде говорил… Нет, кажется, было несколько строк в районной газете. Просто не обратил внимания. Не кукуруза ведь, не удобрения, не посевная сводка… Само собой разумеется. Неужто это теперь волнует жителя деревни? Но он и впрямь удивился, увидев экспонаты. Экспонатов было немного, но довольно разнообразных: резьба по дереву, керамика, инкрустация, рукоделье, а на самом видном месте, в центральном стенде было выставлено несколько образцов тканей — галстук, рушник, два коврика. Мартинас, даже не успев прочитать карточку, сразу узнал руку Морты. Мартинасу было странно, что люди, сумевшие создать эти красивые вещи, живут где-то неподалеку, в его районе. С иным он, может быть, не раз встречался, сказал слово-другое, а с Мортой, например, много лет прожил в одной деревне и как-то не заметил, чтоб она чем-то отличалась от других.

Вошла Морта с директоршей. Швяльните, стройная, изящная девушка, некрасивая, но с интересным лицом, взяла Морту под руку и повела к центральному стенду.

— Ваши работы всем очень понравились, — говорила Швяльните, не спуская восхищенного взгляда с Морты, словно она сама была ценным экспонатом выставки. — Мы не ошиблись, выделив вам наилучшее место в экспозиции. Вы видели книгу отзывов. Одни похвалы! Больше всего записей про ваши работы, и одни похвалы. — Швяльните наклонилась над стендом и стала объяснять те достоинства Мортиных произведений (произведения — так она и сказала!), которые, по ее мнению, восхищают каждого, развивают вкус народа и доставляют человеку эстетическое наслаждение. — Товарищ Толейкис говорил, что дома у вас еще больше работ. Подберите. Пополним ваш раздел. Кроме того, выдам маленький секрет: лучшие произведения мы отберем и пошлем в Вильнюс, на республиканскую выставку народных умельцев. Вы бесспорный кандидат — достаточно этих четырех вещиц, которые у нас тут выставлены, но, если найдете больше, возможно, даже интереснее, речи нет, будет лучше. Найдете, хорошо? Вот и договорились. Признаюсь, выставка, а конкретно, я сама поступила по отношению к вам бестактно, без вашего ведома выставив ваши работы. Я боялась, что вы можете обидеться. Однако вижу, что вы умная женщина, понимаете, что ваше упрямство было непродуманным, да и вообще… Ну, хватит об этом. Лучше давайте осмотрим выставку.

Они направились к следующему стенду. Морта рассеянно слушала пояснения Швяльните, машинально кивала головой, хоть на самом деле ничего не понимала. За весь разговор она не сказала ни одной связной фразы; только мекала, краснела, защищаясь от расспросов односложным «да» или «нет», и молила бога, чтоб Швяльните поскорее ее отпустила. Наконец они распрощались. Проходя мимо, она бросила взгляд на свой стенд, увидела перед ним нескольких девушек, которые внимательно осматривали ее ткани (ее, а не кого-либо еще!); ноги заплетались, перехватило дыхание, Морта инстинктивно схватилась за руку Мартинаса и, изо всех сил сдерживая нахлынувшие чувства, вышла на улицу.

— Вот видишь, какой тебе почет, — сказал Мартинас.

— Жарко… Устала… Не могу больше… — прошептала Морта. Перед выставкой был небольшой скверик. Почти пустой. Они направились к ближайшей лавочке и сели в тени старой акации, хоть и было прохладно, потому что взошедшее солнце еще не успело разогреть землю, да и вообще нынешний май был не из жарких.

— Тебе повезло, Морта. Сможешь ткать для Художественного комбината. Они недурно платят. Но не это важно. Важно, что человек находит свое место в жизни. А твое место за кроснами, правда, Морта? — спросил Мартинас. Но она ничего не ответила и продолжала сидеть, сжав ладонями пылающее лицо, глядя себе под ноги, и он добавил: — Но скажи, как эти работы угодили на выставку?

— Толейкис… — проговорила она, радостно удивившись, словно в этом единственном слове неожиданно нашла ключ ко всем тайнам.

«Снова Толейкис. Его нет, а эхо все еще отзывается». Мартинас хотел что-то ответить, но в это время увидел, что плечи Морты судорожно дергаются. Она старалась победить эту дрожь, но та крепчала, захватывала голову, прижатые к лицу руки, все тело.

Мартинас схватил ее за плечи и повернул к себе. Она глядела на него влажными глазами и ничего не видела. Ее все еще разрывал непонятный и потому страшный приступ смеха.