Дневник. Том 1.
Шрифт:
на то, что наша молодость обречена на каторгу бедностью, из
которой мы пытаемся выбиться и которая разрушает иллюзии,
смиряет юные порывы и отравляет радости. А как скоро ухо¬
дит душевная молодость! И когда в кошельке заводится не¬
много денег, она уже улетела... Так бывает в любви: нет больше
двух существ, слившихся воедино, — между тобой и женщиной
встает некто третий и смеется над вами обоими.
На кладбище, среди каменных надгробий
бами, есть одно, на могиле какой-то американки, где высечен
настоящий боевой клич веры: «Resurgam» 1. А неподалеку, на
могиле какого-то жестянщика или, может быть, аптекаря — на
стоящий герб шута горохового: два отлитых из бронзы
шприца — наглядное доказательство, что этот народ совер-
1 «Восстану из гроба» ( лат. ) .
269
шенно недоступен для иронии и что в Германии совершенно не
чувствуют смешного.
Сен-Виктор после целого дня консультаций с самим собой и
с нами покупает позолоченного деревянного слона с часами на
спине и кое-что из фарфора. И он так трясется над своими по
купками, высказывает столько волнений, столько опасений
при их упаковке, как будто дело касается стотысячной цен
ности.
Он рассказывает нам по этому случаю о самом прекрасном
свидетельстве преданности, какое только возможно: Шарль
Блан привез в Париж из Копенгагена, в подарок своей любов
нице, фарфоровый сервиз, который он всю дорогу держал на
коленях.
Теперь Сен-Виктор проникается большим доверием к нашей
компетентности в вопросе о покупке художественных изделий.
Мы шутливо болтаем о торговле такими изделиями и о том,
какой она могла бы стать прибыльной в руках умных людей.
Он загорается, он уже увлечен! Он, дескать, получит от Со-
лара тридцать тысяч франков и вложит их в дело, вот вам и
магазин! И он почти сердится на нас за то, что мы не хотим
осуществить эту мечту, которая приводит его в восторг и упое
ние. Поскребите критика, и вы увидите Ремонанка *.
Мюнхен, 18 сентября, вечером.
Мюнхен — это пивная в Парфеноне из папье-маше.
И здесь тоже повсюду рокайль, как протест против архаизма в
маленьких моделей всех больших памятников, — самый тонкий
и изящный рокайль.
В музее с Сен-Виктором. Перед каким-то дурацким, скверно
написанным портретом он восклицает: «Какая убежденность,
какая искренность!» Перед плохой мадонной, которая закры
вает глаза, умирая: «Какое чувство! Это
стического искусства!» Перед «Рыцарем Баумгартнером» Аль
брехта Дюрера, который изобразил его в позе отдыхающего:
«Какая усталость! Это усталость рыцарства: феодальный строй
умирает». Он же говорил перед «Сикстинской мадонной»: «Ка
кого ужаса полон взгляд у богоматери. Она держит величест
венного младенца так, словно у нее на руках тяжесть всего
мира...» Я всегда отношусь недоверчиво к людям, которые при
писывают картинам столько идей. Боюсь, что они не видят
этих картин.
«Рождество Христово» Рембрандта. От зажженной лампы
270
посредине картины исходит настоящий свет. Знаменитая дрез
денская «Магдалина» Корреджо не превосходит «Магдалину»
Ван дер Верфа, которую мы увидели здесь.
№ 404 каталог приписывает Лемуану, а Виардо приписы
вает Ватто. «Привал и завтрак на охоте» по теплой тонально-
ности и красным одеждам напоминает Ланкре. Что это — Ван-
лоо или, скорее, Куапель? Большое сходство с иллюстрациями
к «Дон-Кихоту». «Страшный суд» Рубенса — обвал, лавина
тел, которые сплетаются, барахтаются, катятся и низвергаются.
Все оттенки обнаженной плоти, разливающейся, как река в по
ловодье, от пронизанной синим до согретой смолисто-желтым,
от озаренной небесным сиянием до пламенеющей в отсветах
адского огня. Не было кисти, которая с большей яростью на
валивала и разваливала груды плоти, связывала и развязывала
гроздья тел, ворошила жир и внутренности. Гротескное раство
ряется в эпическом. Черти сидят верхом на женщинах. Здесь
есть и мужчины, похожие на бурдюки и на силенов, и толсто
брюхие, толсторожие, заплывшие жиром женщины, и черти,
пожирающие грешников, которые выглядят как больные сло
новой болезнью. А среди всего этого — женские груди, написан
ные в самых нежных тонах, подмышки, где свет угасает в си
неватой полутени, тела, омытые светом, как бронзовые статуи.
Это солнце в аду, это ослепительная палитра плоти, это вели
чайший разгул гения.
Очевидно, коллекционерами становятся от скуки, от пустоты
существования. Вот почему в Германии такие прекрасные кол
лекции — Дрезденская галерея, созданная курфюрстами саксон
скими, Мюнхенский музей, основанный Людвигом I. <...>
Париж, воскресенье, 30 сентября.
Париж нам кажется серым, женщины — некрасивыми, эки