Дневник. Том 1.

де Гонкур Эдмон

ную художниками из числа друзей практикантов: Франсе, Ба-

роном — которому взбрело в голову нарисовать больных аму

ров с рукой на перевязи, стучащихся в дверь больницы, и при

выходе из нее, снова стреляющих из лука; Гюставом Доре,

который изобразил своего рода Страшный суд, где врачи

прошлого и настоящего предстают перед Гиппократом, воо

руженным трепаном, шприцами, гильотиной. На столе — зара

нее подписанные Вельпо чистые бланки свидетельств

о

смерти.

Пока что мы идем завтракать в нынешнюю ординатор

скую — сводчатый, с нервюрами зал, расположенный ниже

уровня земли, где был когда-то погребальный зал для священ

ников.

Для нас нет салфеток, поэтому вместо них нам достают из

шкафа две наволочки. Практиканты, входя, снимают фартук и

вешают его на медную вешалку в виде гриба. Только дежурный

остается в фартуке; остальные двое вкалывают булавки каждый

в свою подушечку — у одного красную, у другого синюю.

За столом, считая нас, десять человек. Справа от Эдмона

сидит практикант, похожий на Руайе и такой же насмешник;

когда он смеется, у него на лбу обозначается толстая, как ве

ревка, вена. Рядом — завитой, выбритый, с лошадиной, почти

как у англичанина, головой, слишком большой для его тела, по¬

хожий на Караби. Дальше — худощавый, светловолосый, похо¬

жий на Жуффруа; он не снимает своего колпака, чтобы голова

не озябла. Потом брюнет с черной бородой. Потом Лабэд а, крас

нолицый, немного косоглазый, нескладно скроенный, с гусиной

кожей, как от холода, — мишень насмешек. Потом толстяк с

усиками — точь-в-точь китайский болванчик; лукавый взгляд,

колпак на макушке. Потом Симон — тощий, с птичьей головой.

Потом доктор — лицо молодого Санградо, мертвенно-бледное,

черная борода, черные волосы, черные глаза, очки. Наконец,

настоящий Сервен, добродушный здоровяк.

— Вельпо сегодня не приходил?

— Нет.

— Должно быть, с ним что-то стряслось...

— Может, у него воспаление легких?

— Да, он кашлял в последнее время.

— Но я вчера видел его экипаж на Елисейских полях.

— А где же такой-то?

285

— Сегодня он в Кламаре * на вскрытии.

От Кламара, который не надо путать с Кламаром близ

Парижа, разговор переходит на все парижские окрестности —

Медон, Вирофле, Буживаль, на идиллию, на дерево Робин

зона, — и все поочередно подвергается обсуждению. «А ведь

есть люди, которые побывали там только для того, чтобы по

баловаться с девчонкой!» Потом перескакивают на бал в Со:

практиканты, приказчики, и эти просьбы к мамашам

о разре

шении пригласить их дочек.

— Совсем как бал в Со у Бальзака *, — говорит кто-то.

— Бал Мабиль был таким же двадцать пять лет назад, мой

брат видел его в те времена...

— Имярек назначен экономом третьего ранга.

— А!

— Значит, его понизили?

— А здесь второй разряд?

— Да.

— Вы знаете, что в Бисетре сокращают число практикан

тов? — Как? Почему?

— С таким-то просто невозможно ужиться!

— Я это испытал... На следующий день после дежурства

он тебя всякий раз вызывает из-за какого-нибудь пустяка. При

нем не жди медали по окончании года.

— Знаешь, у меня есть прекрасно препарированное сердце.

Если тебе нужно...

— Да, нужно.

— Кто такой этот доктор Фабрис, который пишет в «Меди

цинской газете»?

— Да ее владелец, все он же, Амедей де Латур!

— У кого есть дома последние номера «Газеты»?

— Кажется, у меня.

— Ты мне их принесешь, а?

Входит полный мужчина — свежеиспеченный доктор. Все

пожимают ему руку. «Будешь завтракать? — Ему освобож

дают место. — Поздравляем». — «Ну, меня это не очень-то ра

дует!» — «Неужели?» — «Знаешь, уехать из Парижа...» — «Куда

ты едешь?» — «В Мюлуз. Практиковать в провинции...» Вид у

него мрачный.

Говорят о сестрах, об одной сестре из монастыря св. Евге

нии, такой миловидной, несмотря на свой длинный нос, такой

изящной. Г-н Карвало, когда у него болел сын, каждый день

приносил ей букет цветов, пока мать настоятельница не запре-

286

тила ему это: «О, артисты никогда не платят, это уж известно,

они расплачиваются контрамарками!»

Потом принимаются вспоминать оргию, устроенную в поне

дельник по случаю проводов старого года.

— Ну Лабэда, ты слегка перебрал!

— Я?

— Должно быть, на следующий день тебя здорово мутило

с похмелья. Помнишь, как ты сказал официанту, который гасил

свет: «А почему это вы берете на себя роль нового Иисуса На-

вина»?

— Но ведь Иисус Навин, наоборот... — начал кто-то.

— Ну что ж, Иисус Навин остановил солнце, — говорил Ла-

бэда, — а официант...

— Остановил траты! — подхватывает доктор.

Доносится колокольный звон — в часовне отпевают покой

ника. Из окна видны похоронные дроги, ожидающие гроб. Сред

ство сообщения с вечностью.