Дневник. Том 1.

де Гонкур Эдмон

парадоксами». Потом снова гляжу на сцену, на этот кривляю

щийся силуэт, неуклюже очерченный, глупый, лишенный свое

образия и жизненной правды, — и я не первый уж раз думаю

о том, как грубы изобразительные средства театра, неспособ

ного передать правдивые и тонкие наблюдения над внутренней

историей того или иного общества. < . . . >

14 января.

< . . . > Вот то, что явится одной из главных

особенностей на

ших романов: это будут самые историчные из романов нашего

времени, для духовной истории нашего века они представят

наибольшее количество фактов и правдивое изображение

правды жизни. < . . . >

Статистика — это самая главная из неточных наук.

Иногда я думаю, что наступит день, когда у народов по

явится некий бог — бог вочеловеченный, личность которого за

свидетельствуют все газеты. Образ сего бога, или Христа, будет

фигурировать в церквах уже не в виде всяких нерукотворных

ликов и недостоверных изображений, являющихся плодом фан

тазии художников, а в виде фотографических портретов.

Я очень хорошо представляю себе фотографию бога, да еще в

очках! В этот день цивилизация достигнет своего апогея.

292

28 января.

Зашел к нам Сен-Виктор, рассказал новость: Мюрже при

смерти; он умирает от ужасающей болезни, при которой чело

век гниет заживо, от старческой гангрены, еще усугубленной

карбункулами, — тело распадается на отдельные куски. На днях

кто-то стал подстригать ему усы — и усы остались в руке вме

сте с губой. Рикор говорит, что, если ампутировать ему обе ноги,

это продлит ему жизнь, но на неделю, не больше.

Смерть кажется мне порою какой-то жестокой иронией,

шуткой неумолимого бога. Последний раз я видел Мюрже с

месяц тому назад в кофейне «Риш» — он превосходно выглядел.

Был таким веселым, таким довольным: его пьеска * имела

большой успех в театре Пале-Рояль. Газеты писали об этом

пустячке больше, чем о всех его романах, вместе взятых; и он

говорил, что глупо гнуть спину над писанием книг, за которые

никто спасибо не скажет и денег не платит, и что отныне он

станет работать только для театра и зарабатывать кучу денег.

И вот финал этого «отныне».

А ведь если подумать, есть в его смерти что-то библейское.

Это разложение заживо представляется мне как бы смертью

самой Богемы, — здесь все нашло себе завершение: и жизнь

Мюрже, и жизнь того мира, который он изображал, — изнури

тельный ночной труд, нищета и кутежи, стужа и зной, безжа

лостные к

тем, у кого нет домашнего очага; недолеченные ве

нерические болезни; поздние ужины, после целого дня без

обеда; рюмочки абсента, которыми утешаются, снеся последние

пожитки в ломбард; и все, что изматывает, сжигает, губит

человека, все вопиющие нарушения телесной и духовной ги

гиены, из-за которых человек в возрасте сорока двух лет сгни

вает заживо, настолько растратив все жизненные силы, что даже

не способен испытывать страдания и жалуется только на одно —

что в комнате воняет гнилым мясом, — а это гниет он

сам. < . . . >

30 января.

Со всех сторон к смертному одру Мюрже летят изъявления

сочувствия. Его издатель. Мишель Леви, получивший барыш

в две тысячи пятьсот франков на «Жизни богемы», заплатив за

нее Мюрже пятьсот, теперь великодушно прислал ему сто.

Г-н Валевский, едва узнав о его болезни, прислал ему пятьсот

франков вместе с письмом, может быть даже собственноруч-

293

ным; сам г-н министр берет на себя расходы по предстоящему

погребению *. Министры всегда проявляют щедрость, когда

нужно похоронить писателя. Жаль, что писатели не могут

еще при жизни получить деньги, которые тратятся на их по

хороны.

Вечером мы говорим о том, что весь день нас почему-то

не покидало мучительное чувство печали, тоски, уныния. В

чем дело? Не в смерти Мюрже; это смерть товарища, но не

друга, и вдобавок еще человека безмерно эгоистичного. К то

му же он принадлежал к нашей профессии, но не к нашему

кругу.

Дело и не в деньгах, из-за которых мы беспокоились все

последние дни: вчера как раз наши тревоги кончились благо

даря получению суммы, которую мы полагали потерянной.

И не в физическом недомогании — как раз сегодня мы случайно

оба здоровы. И не в каких-либо огорчениях, связанных с лите

ратурными делами: мы не встречали никаких отказов, не пере

живали никаких неудач ни вчера, ни сегодня, — напротив, вчера

мы получили по почте рекламное сообщение о нашей новой

книге.

Нет решительно ничего, чему можно было бы приписать

взвинченность наших нервов и дурное расположение духа.

Увы! Неужели чувство печали может возникнуть вот так, бес

причинно? Или есть все же какая-то причина для нашего дур

ного настроения, только мы не можем распознать ее? Может

быть, это чувство досады на тусклую жизнь, которую мы ве