Долина смерти

Халле Карина

Направляюсь в дальний загон, под ботинками хрустит сухая земля, а мой взгляд устремлен на деревья, раскачивающиеся под натиском приближающейся грозы. Знакомый лес кажется чужим. Наэлектризован предчувствием, словно вся гора затаила дыхание.

Или это только я так чувствую.

Я знаю, о чем она просит. Знаю, за что платит.

Но она не знает.

Не знают и Коул, Рэд, Хэнк, хотя уверен, они что-то подозревают, раз я настоял на их присутствии. Только Элай владеет правдой о случившемся.

Только он знает, что поставлено на кон.

Еще не поздно. Не поздно отказаться. Я не обязан объяснять. Просто откажусь от ее денег и выставлю ее за дверь.

Но я этого не сделаю. Да, подвергну опасности себя, свою команду и ее, потому что слишком отчаянный и упрямый, как черт.

Кто знает, может, в этот раз обойдется.

Может, нам повезет.

Могу лишь надеяться, что мы не найдем следов ее сестры.

Я трясу головой, пытаясь прогнать дурные мысли. Давно никто не проникал мне под кожу так, как эта женщина. Обри с ее внимательными глазами, искренними улыбками и проклятыми вопросами… Ее решимость найти Лейни вызывает восхищение, но в ней есть что-то еще, что я никак не могу понять.

Она слишком умна. Слишком наблюдательна. Слишком близко подобралась к правде о ранчо, да и вообще обо всем. Здешние люди знают, что лучше не задавать вопросов, которые их не касаются. Особенно когда речь идёт о моей семье. Но любопытство Обри становится опасным.

Я думаю о моей матери, которая медленно угасает в своей постели. Горечь от несправедливости подступает к моему горлу, как желчь. Несправедливо, что ее постигла такая участь, после всего, что ей пришлось пережить.

После всего, что мы совершили.

В кустах хрустит ветка, заставляя меня замереть. Но это всего лишь олень, его белый хвост мелькает в лунном свете, когда он убегает в безопасное место, чтобы переждать надвигающуюся непогоду. Я выдыхаю, сжимая пальцы, и сдерживаю порыв схватиться за нож, висящий на поясе.

Нельзя терять бдительность. Парни считают меня параноиком, но они не знают, что я видел. Они не знают, что нас ждет. Я молюсь, чтобы они никогда этого не узнали.

Но у молитв есть свой срок годности.

Заставляю себя двигаться вперед, по утоптанной тропе через лес. Быстро собираются тучи, закрывая луну и звезды, ветер резкий и холодный, как будто летит вниз с горы.

Я так погружен в свои мысли, что почти не замечаю свет в окне дома Обри. Почти.

Останавливаюсь на краю леса, наблюдая. Она движется за тонкими шторами, ее силуэт освещен теплым светом лампы. На мгновение я позволяю себе представить, каково это было бы — быть там с ней. Прогнать холод с ее кожи своими руками, губами. Погрузиться в ее мягкое и теплое тело и забыть обо всем, хоть на время. Не помню, когда я в последний раз хорошо трахался, забывал все свои заботы.

Но забыться — это роскошь, которую я не могу себе позволить. Не тогда, когда за мной по пятам гонятся призраки прошлого, а долги душат мою шею, словно удавка.

В

моей голове всплывает лицо Маркуса, самодовольное и злобное. Воспоминание о нашем последнем разговоре оставляет во рту привкус меди, острый и неприятный.

«Ты у меня в долгу, МакГроу», — сказал он, выпуская мне в лицо клубы сигарного дыма, от сигар, которые я ему подарил в знак доброй воли. «А я всегда взимаю свои долги. Тем или иным способом».

Отрываю свой взгляд от окна Обри, испытывая отвращение к самому себе. Я не в том положении, чтобы предложить ей что-либо, кроме новых проблем. Как бы сильно я не хотел секса.

И, да поможет мне Господь, я этого хочу.

Заставляю себя идти дальше, прочь от искушения и обратно к суровой реальности предстоящей работы. Нужно проверить снаряжение, если мы собираемся в горы, наметить новые маршруты. Тысячи мелочей, которые могут сыграть решающую роль между жизнью и смертью в Сьеррах. Не говоря уже о том, чтобы убедиться, что здесь всё готово к надвигающемуся шторму.

Наконец, возвращаюсь к амбару, где меня ждет Элай, его лицо кажется мрачным в свете фонарей.

Он идет рядом со мной, наше дыхание видно в холодном воздухе.

— Ты уверен, босс? — спрашивает он тихо. — Возьмем ее туда с собой?

Мне не нужно спрашивать, кого он имеет в виду.

— Она хорошо платит. Нам нужны деньги. Мне нужны деньги.

— Я понимаю. Но деньги мало что значат, если ты мертв.

Я бросаю на него резкий взгляд.

— Я не собираюсь умирать. И ты тоже.

— Никто не собирается умирать, — он пинает камень, и тот катится в темноту. — Но эти горы… они умеют менять планы, не так ли? А если мы что-то найдем…

— Мы ничего не найдем, — рычу я. — Прошло три года. Не будет никаких следов ее сестры. Мы поднимемся туда, доберемся до хижины Бенсона и развернемся. Она увидит, что это тупик. Мы вернемся сюда, я получу свои деньги, а она попытается найти успокоение.

Значит, нам придется жить во лжи.

— Элай, я понимаю, тебе это не нравится, но я лгу почти всю свою жизнь. И каждую минуту, работая на этом ранчо, ты тоже живешь во лжи.

Некоторое время мы идем молча, слышен лишь хруст под ботинками. Впереди виднеется конюшня, как огромная громада на фоне ночного неба.

— Все, кто приходит в горы, что-то ищут, — мой голос звучит грубее, чем я хотел. — Ты знаешь это. Ты видел это. Успокоение. Искупление. Выход.

Он смотрит на меня искоса.

— А ты что ищешь, Дженсен?

Я сжимаю челюсть, глядя прямо перед собой.

— Не ищу ничего, кроме способа сохранить то, что принадлежит мне.

Это правда, но это звучит как ложь. Потому что то, чего я действительно хочу, — это то, что я даже не могу выразить словами. То, чего я не позволял себе хотеть очень, очень долгое время.