Домохозяйка
Шрифт:
— Почему ты подала мне воду? — Она морщит нос, глядя на стакан фильтрованной воды, который я поставила около ее тарелки. — Ненавижу воду. Подай яблочный сок!
Если бы я, будучи ребенком, заговорила с кем-нибудь подобным тоном, мать шлепнула бы меня по руке и потребовала, чтобы я добавила «пожалуйста». Но Сесилия не мой ребенок, и за то время, что я здесь, мне еще не удалось завоевать ее расположение. Поэтому я вежливо улыбаюсь, убираю стакан с водой, приношу стакан с яблочным соком и ставлю перед девочкой.
Сесилия пристально рассматривает его. Поднимает, сощурив глаза,
— Стакан грязный. Принеси другой.
— Он не грязный, — протестую я. — Он только что из посудомоечной машины.
— На нем пятна, — кривится она. — Не хочу его. Дай другой!
Я делаю глубокий, успокаивающий вдох. Не собираюсь ругаться с этой девчонкой. Хочет она другой стакан с яблочным соком — будет ей другой.
Пока я хожу за новым стаканом для Сесилии, к обеденному столу выходит Эндрю. Он снял галстук и расстегнул верхнюю пуговицу своей белой официальной рубашки. Из-под нее чуть-чуть виднеются волосы на груди. Я вынуждена отвести глаза.
Мужчины… Поведению с ними я все еще учусь в своей послетюремной жизни. Под словом «учусь» я, само собой, подразумеваю «всячески их избегаю». На моей последней работе официанткой в баре — единственная должность, которую мне удалось получить после освобождения, — посетители постоянно звали меня на свидания. Я всегда отказывалась. В моей суматошной жизни нет места подобным вещам. К тому же мужчины, которые приставали ко мне, были из тех, с которыми я ни за что на свете не стала бы иметь дела.
Я угодила в тюрьму, когда мне было семнадцать. Девственницей я уже не была, но единственным моим опытом был неуклюжий подростковый секс в старшей школе. Сидя в тюрьме, я иногда испытывала тягу к привлекательным охранникам. Иногда эта тяга становилась почти невыносимой. Я с нетерпением ждала возможности завести отношения с мужчиной, когда выйду на свободу. Или хотя бы ощутить мужские губы на своих губах. Я хочу этого. Еще как хочу.
Но не сегодня. Может быть, когда-нибудь…
И все же, глядя на таких мужчин, как Эндрю Уинчестер, я сознаю тот факт, что больше десяти лет даже не касалась мужчины — во всяком случае, не так, как хотелось бы. Он не похож на хмырей в обшарпанном баре, где я обслуживала столики. Когда я в конце концов вернусь к нормальной жизни, мужчина, с которым я захочу завести отношения, будет похож на него. Только он, конечно, будет не женат.
И тут ко мне приходит мысль: если я когда-нибудь захочу чуточку снять напряжение, то хорошим кандидатом для этого может послужить Энцо. Ах да, он не говорит по-английски. Хотя если речь только об одной ночи, то это не имеет значения. Судя по его виду, он в курсе, как и что делать, не тратя много слов. И в отличие от Эндрю он не носит обручальное кольцо. Хотя я не могу не задаваться вопросом, кто такая эта Антония, чье имя вытатуировано на его руке.
Я выдергиваю себя из фантазий о сексуальном ландшафтнике и возвращаюсь на кухню, чтобы взять там две тарелки с едой. Глаза Эндрю загораются при виде сочного и при этом прожаренного до совершенства стейка. Я по-настоящему горжусь своим произведением.
— Выглядит восхитительно, Милли! — произносит он.
— Спасибо.
Смотрю на Сесилию. У нее реакция прямо противоположная.
— Ф-фу! Это стейк! — говорит она, свидетельствуя и без того очевидное.
— Стейк — это очень
Она смотрит на отца, потом в свою тарелку. Осторожно тычет в стейк вилкой, словно опасается, что тот прыгнет с тарелки прямо ей в рот. На лице страдание.
— Сеси… — роняет Эндрю.
Перевожу взгляд с отца на дочь, не зная, что делать. Только сейчас до меня доходит, что, наверное, не стоило готовить стейк для девятилетней девочки. Я просто предположила, что, раз она живет в таком изысканном доме, вкус в еде у нее тоже должен быть изысканным.
— М-м… — говорю я. — Может, я…
Эндрю отталкивает назад свой стул и забирает у Сесилии тарелку.
— Окей, я сделаю тебе куриные наггетсы.
Я следую за ним на кухню, непрерывно извиняясь. Он только смеется:
— Да не волнуйся ты так! Сесилия обожает курицу, особенно наггетсы. Даже в самом шикарном ресторане Лонг-Айленда она все равно заказала бы куриные наггетсы.
Я чуть-чуть расслабляю плечи.
— Ну зачем вы, не надо! Я сама могу приготовить наггетсы.
Эндрю ставит тарелку на кухонный прилавок и грозит мне пальцем:
— О, еще как надо! Если собираешься работать здесь, то тебе необходимо пройти учебный курс.
— Окей…
Он открывает морозилку и достает огромный семейный пакет с наггетсами.
— Смотри — вот наггетсы, которые любит Сесилия. Не вздумай купить другой бренд. Всё остальное неприемлемо! — Он раскрывает пакет и вытаскивает один замороженный наггетс. — Далее: они должны быть в форме динозавра. Динозавра! Это понятно?
Не могу сдержать улыбку.
— Понятно.
— Затем… — он поднимает наггетс к глазам, — ты должна исследовать, нет ли каких-нибудь деформаций — отсутствует голова, или нога, или хвост. Если динозавровый наггетс имеет хотя бы один из этих недостатков, он будет отвергнут. — Он достает тарелку из шкафчика над микроволновкой, выкладывает на нее пять идеальных наггетсов. — Она любит, когда их пять. Ставишь в микроволновку ровно на девяносто секунд. Чуть меньше — и они останутся замороженными. Чуть больше — и они пересохнут. Необходим очень тонкий баланс.
Я торжественно киваю:
— Понятно.
Пока наггетсы вращаются в микроволновке, Эндрю оглядывает кухню, которая вдвое больше, чем вся квартира, из которой меня выгнали.
— Не стану даже говорить, сколько денег мы потратили на реновацию этой кухни, и тем не менее Сесилия хочет есть только то, что готовится в микроволновке.
У меня на кончике языка так и вертятся слова «избалованная соплячка», но, само собой, я их не произношу.
— Ей лучше знать, что ей по вкусу, — только и говорю я.
— Конечно лучше.
Микроволновка звонит, и Эндрю вынимает из нее тарелку с обжигающе горячими куриными наггетсами.
— Как насчет тебя? — спрашивает он. — Ты уже поела?
— Возьму что-нибудь перекусить в свою комнату.
Он приподнимает бровь:
— Не хочешь присоединиться к нам?
Часть меня хотела бы этого. Есть в Эндрю Уинчестере что-то очень притягательное, и я не могу не признать, что не прочь узнать его получше. Но в то же время это было бы ошибкой. Если бы вошла Нина и увидела, как мы веселимся за обеденным столом, ей бы это не понравилось. К тому же у меня предчувствие, что Сесилия постарается испортить нам вечер.