Дон Кавелли и папский престол
Шрифт:
Послышались быстро приближающиеся шаги, шум и крики. Потом вдруг раздались выстрелы. К собственному изумлению, Фавр не почувствовал страха. Машинально он вытащил «Глок-17», снял с предохранителя и передернул затвор. Только когда пистолет уже был направлен вверх, Фавр осознал, что не запросил по рации подкрепление. Но теперь уже поздно менять позицию. Слегка пригнувшись, он осторожно, но решительно двинулся вперед. Оставшееся расстояние он преодолел одним прыжком. Три или четыре человека, он не разобрал в спешке, сколько их, пробежали вдоль витрин и тут же исчезли за одним из торговых прилавков. Фавр глубоко вздохнул и шагнул в зал. Встав в стойку, он направил пистолет в сторону нарушителей музейного спокойствия и крикнул громким голосом:
— Бросьте
И тут началась стрельба. Кусок облицовки откололся от стены рядом с ним и ударил в бедро. Фавр развернулся и прицелился в ту сторону, откуда раздался выстрел. За первым выстрелом последовал второй. Фавр увидел двух мужчин, которые стреляли в него с другого конца зала. Второй раз за это утро он действовал не задумываясь, подчиняясь реакциям, которые были отработаны на тренировках на случай таких неожиданных ситуаций. Он мгновенно прицелился и выстрелил. Он знал, что стрелять надо ни в коем случае не в голову, а в грудь, если хочешь попасть наверняка. Действуя строго по инструкции, Фавр не стал интересоваться, куда он попал, а мгновенно сменил позицию и выстрелил еще дважды. Он не знал, достигли ли цели все четыре пули, но по крайней мере две попали точно, поскольку оба мужчины лежали на полу, не подавая признаков жизни.
Не опуская оружие, он быстро окинул взглядом зал, ища других нападавших. Видимо, желающие вступить в перестрелку закончились. Затем он снова повернулся к торговому прилавку и повторил приказ сдаваться. Ему навстречу медленно вышли с поднятыми руками женщина и двое мужчин. Только теперь он запросил подкрепления. Конечно, это было излишне. Подкрепление уже спешило к нему.
КНИГА ТРЕТЬЯ
LXII
Восьмой день конклава
Если несколько человек стали свидетелями автомобильной аварии, а затем их по одному допрашивают в полиции о том, что они видели, их показания обычно сильно различаются. Разными будут описания цвета машин, про водителей скажут, что они молодые, старые, толстые, худые, светловолосые и темноволосые. Каждый расскажет на свой лад, полагая некоторые вещи важными, а другие — незначительными. Однако чем дольше вы будете разговаривать со свидетелями, тем больше будут совпадать показания. Прямо противоположным образом ведут себя люди, которые заранее сговорились озвучить придуманную версию. Поначалу их слова сходятся, но чем дольше вы их допрашиваете по отдельности, тем больше начинают разниться их показания. Это знают не только полицейские, но и историки, которые постоянно проверяют многочисленные, часто противоречащие друг другу источники. Знал об этом и Кавелли.
Через несколько минут после того, как прогремели последние выстрелы, сорок вооруженных до зубов гвардейцев уже заняли здание и принялись обыскивать весь музей в поисках преступников. Кавелли прикинул, что потребовались бы по крайней мере час или два, чтобы все объяснить.
Конечно, Кавелли, Беатрис и Монти могли просто спуститься с гвардейцами вниз по винтовой лестнице, а затем, выйдя из музея, вернуться в Ватикан через ворота Святой Анны. Но главное правило в этих стенах гласило: «Вы не должны привлекать внимания». Именно поэтому их и повели назад почти тем же путем, которым они пришли, вероятно, в помещение казармы швейцарской гвардии. Они все еще находились в каком-то почти сюрреалистическом заторможенном состоянии. Командир гвардейцев, полковник Дюран, узнал и Кавелли, и кардинала Монти, что несколько смягчило их положение: их не арестовали, хотя и не позволяли уйти. Несмотря на любезное и вежливое обхождение, требовалось прояснить слишком много непонятных моментов. И еще кое-что было ясно: ситуация слишком ненадежная и запутанная, чтобы рисковать и рассказывать полную правду. До поры до времени целесообразно разыгрывать невинных жертв, но это удастся лишь в том случае, если все они расскажут
— Полковник Дюран, извините, пожалуйста…
Командир швейцарской гвардии, который как раз собирался дать указания нескольким гвардейцам, недовольно обернулся.
— Не сейчас.
Но Кавелли не позволил так просто от себя избавиться. Он говорил подчеркнуто громко, чтобы все могли его хорошо слышать.
— Мы только что избежали покушения на убийство. Кардинал Монти и профессор Беатрис Кингсли срочно нуждаются во врачебной помощи. — Он заметил, что Беатрис собирается что-то возразить, поэтому одарил ее самым выразительным взглядом, каким мог, призывая к молчанию. — Я не уверен, что вы захотите взять на себя ответственность за здоровье этих двоих.
Дюран задумчиво почесал в затылке. Здравый смысл подсказывал ему, что синьор Кавелли прав. Те двое, что, по всей видимости, представляли реальную опасность и из-за которых возник неприятный инцидент, сейчас лежали мертвыми в серых пластиковых мешках. Очевидно, что присутствию в музее кардинала Монти, синьора Кавелли и профессора Кингсли есть какое-то разумное объяснение, которое эти трое в свое время предоставят. То, что кардинал или член династии Кавелли могут ворваться в музей с преступными намерениями, совершенно немыслимо. Гораздо важнее то, что кардинал, наконец, нашелся, а вовсе не исчез из Ватикана без ведома гвардии, как утверждал монсеньор Ринанцо. С этим господином еще хотелось бы перекинуться парой слов, но придется немного подождать. Теперь первым делом надо заняться ликвидацией последствий преступного вторжения. Прежде всего, следует позаботиться о здоровье кардинала. Уже два высокопоставленных священнослужителя умерли во время этого конклава, еще не хватало, чтобы он, полковник Дюран, был в ответе за смерть третьего. Что же касается выяснения обстоятельств ночного происшествия…
Кавелли, казалось, угадал мысли Дюрана.
— Пока кардиналу и профессору Кингсли, — он намеренно подчеркнул официальные звания своих спутников, — будут оказывать помощь, я сообщу вам о том, что здесь произошло.
Дюран медленно кивнул. Такой подход к делу решал все проблемы: никто не сможет упрекнуть его в том, что он вел себя неосмотрительно. Он отдал приказ, и сразу же двое гвардейцев бросились по спиральной лестнице вниз и вскоре вернулись с двумя музейными инвалидными колясками, которые всегда стояли наготове на случай непредвиденных ситуаций. Кавелли помог Беатрис и Монти сесть в них, причем он больше мешал, чем помогал. При этом он по-отечески смотрел на Беатрис.
— Придите сначала в себя, наберитесь сил, а я тем временем обо всем позабочусь. Вот увидите, все будет хорошо, — сыпал он ничего не значащими фразами, очень надеясь, что она догадается, что он на самом деле хочет до нее донести: «Не говори никому ничего, все объяснения предоставь мне!»
По крайней мере, у него сложилось впечатление, что она его поняла. Ее досада испарилась, а состояние здоровья становилось «хуже» с каждой секундой. Создавалось впечатление, что ей даже понравилось изображать страдалицу. Хотелось верить, что она не будет переигрывать. Кавелли знал ее достаточно долго, чтобы понимать, что у Беатрис есть такое свойство: иногда она увлекается настолько, что остановиться уже не может. В таких случаях ее можно скорее принять за непрофессиональную актрису комедии дель арте, чем за авторитетного профессора.
Кавелли смотрел вслед своим спутникам, пока их вывозили на улицу. Между тем у него осталось время для того, чтобы составить хоть какой-то план. Во-первых, важно донести до официальных властей свою версию ночных событий, которые привели к перестрелке в музее. Его история была близка к истине, но все же отличалась от нее ровно настолько, чтобы на него и на его спутников не пала даже тень подозрения. Те, кто бы мог эту версию опровергнуть, лежали мертвыми на полу. А вот во всем, что касается второго пункта плана, ему очень понадобится удача.