Древки, девки и дурацкий брод: Шесть жизней офицера Его Величества
Шрифт:
— Как же так?.. — спросил я пустоту. — Почему уходят? Куда?
— На юг. — флегматично сказала Дорна, нервно сжав древко алебарды. — По дороге, которую мы не сумели защитить.
— Пан теньент!
По боевой галерее ко мне подбежала девчонка с арбалетом в руках и парой светлых кос, убранных под капеллину. Я вспомнил, как её зовут: Катаржинка.
— Пан теньент, они ведь на деревню идут! — чуть не плача, сказала девушка. — На нашу деревню! Там и родители, и Пауль мой… Священник тот, жирный мудила… Бабоньки… Да все! Что теперь с ними будет?
— А что делать? — сержантесса
— Что могут люди против такой свирепой злобы? — подавленно спросила Лайна.
— Ударить на них! — выкрикнула Йолана. — Стрелять их и бить сабельным делом, покуда…
— … Все не поляжем. — закончил я безрадостно. — У нас четыре всадника всего, а у них не меньше полтораста пеших и вся гридь нетронутая — я двадцать насчитал. Нас растопчут, едва мы в поле выйдем. Тем более, что…
«Тем более, что потускневшее знамя нашего рыцарства ныне безутешно оплакивает верная послужилица», хотел сказать я, но оборвал себя на полуслове. Настроение гарнизона и так было ни к чёрту.
— Девчата, я за вас отвечаю. И в такой ситуации обязан спасти хотя бы вас.
Я постарался сказать это как можно твёрже. Девушки немного помолчали и начали расходиться. Я остался стоять на стене, вглядываясь в небо над злополучным холмом на западе, пока орочья колонна нестройным маршем уходила за поворот дороги.
Ко мне подошла Фелиция, заглянула в глаза, словно хотела что-то сказать, но промолчала: только села рядом, привалившись спиной к стене. Я продолжал смотреть, по сути, в никуда, пока в глаза мои вдруг не ударил яркий свет.
Я часто заморгал, протер глаза и не поверил им: среди расступившихся облаков встал чудотворный образ Пречистой Девы Тысячи Сердец, будто на витражах в столичном кафедральном соборе. Присмотревшись, я с удивлением понял, что отчего-то Дева явилась мне с лицом Лючии, которой я в своих помыслах еще вчера отводил место прекраснейшей из всех дам. Мой нос неожиданно уловил яркий абрикосовый запах.
— Фелись… — тихо позвал я. — Ты тоже это видишь?
— Вижу что?
В этот момент светлый лик Пречистой Девы-Лючии исказился гневом, и она закричала голосом капитана Шмерцманна:
— ЧТО ЭТО БЫЛО, КАДЕТ?! ПОЧЕМУ ВЫ НЕ ВЫПОЛНИЛИ БОЕВУЮ ЗАДАЧУ?!
От неожиданности я вздрогнул и шагнул назад, вот только боевой галереи под моей ступней уже не оказалось. Я кувырком полетел вниз, и, падая, даже испытал облегчение — теперь не придется Катержинке в глаза смотреть… Перед глазами мелькнул острожный двор, а затем я приземлился аккурат на собственный шлем. В шее что-то мерзко хрустнуло.
«А ведь всё должно было случиться совсем, совсем не так!!!» — с горечью успел подумать я.
Вспышка!
Я пришел в себя в уже привычном месте: лёжа на полу в аудитории кафедры тактики и созерцая тот самый злополучный потолок. Едва собравшись с мыслями, я вдруг услышал внезапный вопрос:
— А вот такое ты слыхал?
Голос говорил со странным малознакомым акцентом, который ассоциировался у меня с северными провинциями королевства. Не дождавшись ответа, вопрошавший продолжил:
— Идет, значит, наемная пехота
Закончив рассказ, голос зашелся раскатистым, удалым хохотом. Отчаявшись взять в толк, о чем вообще идет речь, я встал на ноги, чтобы увидеть своего собеседника.
Для выпускника Академии не узнать Сандора Ярислейфсона Хольмгардского было невозможно: портреты и гравюры с его образом висели практически везде. Великий князь предстал передо мной в блеске пластинчатого доспеха, оттененного алым плащом; левая рука его лежала на рукояти меча, а правой он придерживал шлем, чем-то неуловимо напоминавший наголовья сестер-степнячек.
Прославленный северный полководец явился мне еще не старым; его волевое лицо без единой морщины обрамляла короткая светло-русая борода. Я вдруг понял, что во времена своих величайших побед мой собеседник едва ли был старше меня.
— При всем уважении, княже… — робко начал я. — Вы ведь жили за двести лет до наемных пикинеров, жандармов и фанляйнов. Откуда вы про них знаете?
— Юнец, нешто у тебя нет ко мне вопросов поважнее? — резко спросил князь. — Или ты уже всех недругов своих одолел?
— Так в том и дело… — начал я. — Я ведь одолел, княже. Острожек-то они не взяли.
— Правду говоришь. — кивнул Ярислейфсон. — А дорогу взяли. И деревню тоже взяли. Разбойного живота богато добыли, как я посужу.
— Так почему они ушли-то, княже? — в отчаянии спросил я. — Почему острожек не стали брать?
— А на что он им сдался? — спросил северный полководец. — Что с него взять? Харчи на пятнадцать душ? Так в деревне их побольше будет, смерды их каждый день преумножают в поте лица. А за той деревней еще десять — грабь, не хочу! А дальше города, ремесла… Тебе что, поведать, откуда богатство народов берется?
Хольмгардский князь с укоризной посмотрел на меня.
— Вот скажи лучше, отрок, острожек твой на что надобен?
— А… — я задумался, хотя заученный ответ вертелся на языке. — Защищать стратегически важную переправу. Ну, и дорогу на юг.
— А ты супостата и по переправе, и по дороге пропустил. Сел за стенами, и сидишь, аки сыч. Стратегическая, говоришь… Тактиком ты, брат, видным стал, только надобно тебе еще и стратигом быть! Брод твой потому важен, что в сердце земель ведёт. Ты его защищать поставлен, а не стены деревянные.