Духовная жизнь Америки (пер. Коваленская)
Шрифт:
Уитманъ отъ природы — одаренная личность, въ немъ много настроенія, но онъ родился слишкомъ поздно. Въ «псняхъ у большой дороги» онъ можетъ-быть ясне всего показываетъ свое сердечное, доброе отношеніе, связанное съ наивными представленіями. Если бы его произведенія были написаны боле приличнымъ языкомъ, многія изъ нихъ явились бы дйствительно поэтическими произведеніями, но теперь они оставляютъ совсмъ иное впечатлніе. Невроятно тяжеловсный языкъ уничтожаетъ всякую возможность понимать ихъ. Уитманъ ничего не можетъ опредлить просто и ясно. Онъ пятъ разъ сряду назоветъ предметъ какимъ-нибудь величественнымъ именемъ и ничего не выразитъ этимъ. Не онъ господствуетъ надъ своимъ матеріаломъ, а матеріалъ господствуетъ надъ нимъ и представляется ему въ колоссальныхъ размрахъ; матеріалъ накопляется и порабощаетъ его. Во всхъ этихъ «псняхъ у большой дороги» сердце Уитмана настолько же горячо, насколько холоденъ его умъ,
Мы никакъ не можемъ допуститъ, чтобы можно было притти въ такое волненіе, только благодаря «прозжей дорог». Но Уитмана она опьяняетъ, его душа разрывается отъ восторга, когда онъ говоритъ: «Я могъ бы, стоя здсь на мст, творить чудеса». Куда только не заводитъ Уитмана его доброе, радостное сердце!
— Я люблю все, что встрчается мн по пути, — поетъ онъ. И всякій, кто только взглянетъ на меня, полюбить меня; я врю, что, увидавъ меня, всякій будетъ счастливъ. Онъ продолжаетъ дальше своимъ удивительнымъ, неправильнымъ языкомъ: «Тотъ, кто отречется отъ меня, тотъ не проклянетъ меня. Но если кто приметъ меня, онъ или она, будетъ благословенъ и благословитъ меня». Онъ поразительно добръ. Иногда его наивная душа даже сама изумляется своей великой доброт, и онъ поетъ:
— Я больше и лучше того, чмъ самъ я о себ думалъ; я не зналъ, что во мн столько доброты.
Уитманъ больше человкъ, чмъ талантливый поэтъ. Вольтъ Уитманъ не можетъ писать, но можетъ чувствовать. Онъ живетъ жизнью чувствъ. Если бы Эмерсонъ не написалъ ему своего письма, книга Уитмана прошла бы незамченной, что и было бы совершенно справедливо.
Ральфъ Вальдъ Эмерсонъ наиболе замчательный американскій мыслитель, тонкій эстетъ и своеобразный мыслитель, но я новое не подразумваю подъ этимъ, что онъ наиболе замчательный европейскій мыслитель, тонкій европейскій эстетъ и своеобразный европейскій писатель.
Въ продолженіе долгихъ лтъ, чуть не половину своей жизни, онъ былъ лучшимъ литературнымъ критикомъ въ своей стран, Онъ очень образованъ, много читалъ, путешествовалъ и видлъ не одну только Америку. Его нельзя назвать универсальнымъ геніемъ, но онъ очень талантливъ, и въ немъ сильно и глубоко развито интеллигентное пониманіе. Своимъ прекраснымъ языкомъ и почти всегда очень симпатичной разработкой темы, которую онъ выбираетъ, руководствуясь своей личной симпатіей, онъ очаровываетъ читателя, чего онъ не можетъ достичь ни своей оригинальностью, ни своими разсужденіями. Если что-нибудь поражаетъ его, то поражаетъ такъ сильно, что онъ отлично можетъ описать это. Вс темы, которыя онъ обрабатывалъ, именно могутъ произнести впечатлніе на такую натуру, какъ у Эмерсона. Въ немъ отразились духовныя направленія трехъ частей свта — мистическое, эстетическое и практическое. Его религіозность пришла изъ Азіи; Европа надлила интеллигентностью, любовью къ искусству и прекрасному; отъ родины онъ унаслдовалъ демократическую ограниченность и практическій умъ янки. Это соединеніе восточной и западной культуры воспитало его и дало направленіе его жизни. По рожденію онъ пуританинъ, изъ рода англійскихъ пасторовъ. Онъ получилъ корректное нравственное воспитаніе и самъ сдлался пасторомъ. Находясь подъ слишкомъ сильнымъ вліяніемъ современнаго мышленія и въ то же время живя въ стран исключительно коммерческой, Эмерсонъ не могъ всецло воспріять религіозный мистицизмъ Азіи, не отказавшись отъ своего современнаго направленія. Поэтому онъ принялъ его постольку, поскольку позволилъ ему его практическій умъ и насколько имъ удовлетворялись его религіозные вопросы. Онъ стремился къ Богу и принялъ Бога; у него не было спеціальнаго стремленія къ вчному аду, и онъ принялъ понятіе о временномъ ад — однимъ словомъ, въ немъ произошло это непонятное соединеніе сильной вры и полурадикализма, называемое унитаризмомъ.
Его рожденіе, воспитаніе, природа и ученіе сдлали Эмерсона «либеральнымь» пасторомъ и нравственнымъ человкомъ. Христіанскій Богъ сталъ его Богомъ, гётевскій мефистфель — его діаволомъ и сильно платоническій Платонъ — его философомъ. Онъ сдлался человкомъ прошлаго и настоящаго. Неравная температура трехъ разныхъ странъ дйствовала на его душу, и, такъ какъ солнце тропиковъ горяче, то и направленіе Азіи доминируетъ въ его душ. Онъ религіозный человкъ, рдко свтскій, еще рже въ немъ отражается свобода, а радикализмъ — никогда. Его произведенія имютъ религіозный отпечатокъ или, по крайней мр, нравственный. Этотъ талантливый американецъ является пасторомъ христіанской церкви, а въ свободное время онъ пишетъ философскіе трактаты. Эмерсонъ находится подъ сильнымъ вліяніемъ, во-первыхъ, Платона, а затмъ Сведенборга, библіи, Шеллинга
«Representative men» (представительные люди) — его главное сочиненіе, его «лучшая книга» и наиболе извстная. Это маленькая книжка, красивая и изящная по языку, состоящая изъ маленькихъ вещей, расположенныхъ безъ системы, исполненная противорчій, то глубокая, то поверхностная, но неизмнно интересная. Кром того Эмерсонъ написалъ множество трактатовъ, помщенныхъ въ газетахъ и журналахъ, и во всхъ онъ остается вренъ самому себ: неизмнно интеллигентенъ и постоянно занимается вопросами нравственности и критики. Во всхъ этихъ сочиненіяхъ онъ не стоить выше, чмъ въ Representative men, даже и въ послднихъ проповдяхъ онъ стоитъ почти на томъ же уровн.
Остальныя его произведенія и опыты (essays) носятъ слдующія заглавія: Infinite God.- Cure of astma by а stroke of ligntning.- Nature.- Poemes.- On Dioihing Rod, with reference to the use made o it in ils exporing for Springs water.- The power above.- Lectures on New England reformers.- English traits.- Tobaco, а remedy for arsenic.- On Eestern literature of old.
– Bo всхъ этихъ сочиненіяхъ мы видимъ сліяніе восточнаго мистицизма съ западнымъ реализмомъ; онъ везд является религіозно-нравственнымъ унитаріемъ и интереснымъ писателемь.
Главныя достоинства Эмерсона, какъ критика, заключаются въ его тонкомъ пониманіи. Этотъ развитой и одаренный человкъ врно воспринимаетъ и оцниваетъ книгу, событія и время, онъ даже методиченъ, но не въ собственномъ значеніи этого слова. Онъ читаетъ произведеніе какого-нибудь писателя, восхищается прекраснымъ, морщитъ лобъ, встрчая дурное, подчеркиваетъ нужныя цитаты и откладываетъ книгу. Затмъ онъ читаетъ біографію автора, замчаетъ важнйшія даты, съ радостью набрасывается на нужные и ненужные года и разсматриваетъ вс подробности его частной жизни. На основаніи всхъ этихъ данныхъ онъ пишетъ опытъ (essay) и пишетъ хорошо. Онъ неизмнно говоритъ о прекрасныхъ вещахъ; онъ очень интересенъ, иногда глубокомысленъ, разъ въ годъ даже остроуменъ. Но его критику нельзя считать научной и современной. Онъ осуждаетъ и одобряетъ, ставитъ правила, сравниваетъ одного писателя съ другимъ, не взирая на внутреннее различіе ихъ талантовъ, и доказываетъ на основаніи своего заране предначертаннаго синайскаго законодательства то, что данное сочиненіе ошибочно или неудачно на страницахъ 113 и 209. Особенно это относится къ его литературнымъ статьямъ.
Онъ послдній эстетикъ, служащій тираніи правилъ. Выше всхъ драматурговъ Эмерсонъ ставитъ Шекспира, выше всхъ философовъ — Платона; вн ихъ онъ видитъ одну пустыню.
Эмерсонъ не останавливается и не раздумываетъ, явилось ли произведеніе продуктомъ обдуманноcти или же это капризъ случайности, безъ предыдущаго и безъ корня. Онъ не оцниваетъ вещи и самого писателя на основаніи самой вещи и самого писателя. Эмерсонъ просматриваетъ вс свои правила, сравниваетъ и судитъ по нимъ. Его критерій основанъ на наглядности. Эмерсонъ самъ говоритъ, чмъ, въ конц-концовъ, должна руководиться критика. Насколько онъ признаетъ это ученіе и поклоняется ему, мы можемъ судить по слдующему краткому и точному изреченію о Платон.
«Мы можемъ основательно изучать Платона, сравнивая его не съ природой, а съ людьми»,
Эта замтка и много другихъ, подобныхъ ей, даютъ намъ понятіе о характер его критики.
Эмерсонъ человкъ со вкусомъ. Никто не могъ такъ заинтересовать дамскую аудиторію, какъ онъ. Не задвая никого, онъ заинтересовывалъ всхъ. У него была изящная вншность, благородная осанка, симпатичный голосъ, нсколько скромные и одухотворенные жесты опытнаго оратора, а главное, въ высшей степени изысканный языкъ. Какъ критикъ, онъ не поражаетъ глубиною или обширными литературными познаніями. Почти все, что онъ говорилъ, могъ бы сказать и всякій другой образованный человкъ, хотя, впрочемъ, не могъ бы сравниться съ нимъ въ умнь владть языкомъ. Главное достоинство Эмерсона заключается въ его счастливой способности умть говорить и писать о разныхъ предметахъ, интересныхъ, прекрасныхъ, красивыхъ предметахъ. Между журналистами и эссеистами бываютъ писатели — возьмемъ, напримръ, Рошефора — которые отличаются замчательнымъ умньемъ прекрасно и талантливо писать на извстную тему, длать глубокомысленныя замчанія, которыя не всегда соотвтствуютъ разбираемой тем, но которыя въ то же время не являются абстрактными, потому что вытекаютъ изъ текста, вытекаютъ изъ фразъ и оживляютъ статью. Подобныя статьи всегда читаются охотно, потому что он интересны сами по себ, хотя и не даютъ отвтовъ на вопросы, не поясняютъ и не вполн соотвтствуютъ заглавію. По справедливости слдуетъ сказать, что дарованіе Эмерсона нсколько напоминаетъ именно подобнаго рода дарованія.