Дураки все

Руссо Ричард

Уж конечно, Салли не удивился, когда Питер вернулся к преподаванию, и вполне естественно, что теперь почти все свободное время он проводил в Шуйлере с друзьями-преподавателями. Впрочем, иногда он все же заглядывал в “Лошадь”, заговорщически подмигивал Бёрди, садился за стойку рядом с Салли и оставался там (вроде как с удовольствием) до самого закрытия – Салли это было приятно. Отношения Питера с сыном-подростком порой складывались непросто, совета, как поступить с Уиллом, он никогда не просил (а Салли хватало ума не лезть с советами), но все-таки был благодарен отцу за готовность выслушать и посочувствовать. Время от времени Салли даже казалось, что они с Питером сблизились и тот намерен не только простить, но и забыть, – эта возможность, кажется, приходила на ум и Питеру, но стоило этой цели замаячить

на горизонте, и он всякий раз отшатывался, как от раскаленной печи. Салли же, в свой черед, опасался, что в некотором смысле сын остается для него загадкой такой же глубокой, как прежде, – такой же загадкой, какою и Салли, должно быть, казался своему отцу, такой же головоломкой, какою Уилл порой представлялся Питеру. Может, так оно и устроено? Так и должно быть?

Вот что со временем понял Салли: сын его несчастлив, поскольку считает, будто не состоялся в жизни. Салли это казалось бессмыслицей: ведь Питер всего добился. Он, в конце-то концов, преподает в престижном гуманитарном колледже, а три года назад, когда редактор хиреющего глянцевого журнала для выпускников ушел на пенсию, Питер занял его должность и вдохнул в издание новую жизнь. Вдобавок его рецензии на книги, фильмы и музыку регулярно печатали в местной газете Олбани. И в свои зрелые годы Питер сохранил привлекательность, его непринужденное обаяние как магнитом притягивало женщин, причем в основном моложе его. Еще он вырастил сына, который окончил школу уже в январе, на полгода раньше одноклассников, а весной слушал лекции в колледже Шуйлера. Осенью Уилл поступает на первый курс Пенсильванского университета, да еще с полной стипендией [10] , и начнет учебу сразу со второго семестра. Салли считал, тут есть чем гордиться.

10

Полная стипендия покрывает все расходы на обучение, а также проживание студента.

Питер, конечно, смотрел на это другими глазами. Его некогда перспективная преподавательская карьера так и не выправилась после того, как его не приняли в штат государственного университета, куда он в ту пору устроился. И теперь он работал внештатно, то есть был сотрудником второго сорта, таким и останется: мир науки, увы, беспощаден. Получал он в разы меньше, чем его коллеги, состоявшие в штате и трудившиеся на полную ставку, и не имел уверенности, что завтра его не уволят. Да и писал он рецензии, а не книги и не сценарии. Брак его развалился, и со своим непутевым средним сыном Питер виделся редко – из-за Шарлотты, злопамятной бывшей жены. А женщины, появлявшиеся в его жизни, очень быстро понимали, что под беспечным очарованием он прячет досаду и ожесточение.

Одного Салли никак не мог взять в толк: почему Питер решил, будто отъезд из Бата это изменит? Салли осознавал, что теперь, когда Уилл поступил в университет, ситуация изменилась, и вполне естественно, что Питер хочет поселиться ближе к сыну. Да и возможностей трудоустройства в большом городе больше, но ведь если Питер переберется в Нью-Йорк – а он вроде бы планирует именно это, – то и конкуренция там выше, разве нет? И жизнь там дороже раза в три, если не больше. Но стоило Салли об этом заговорить, как Питер – и неудивительно – ощетинился. “Пап, – сказал он, – вот Уилл уедет, а мне здесь зачем оставаться? Чтобы заботиться о тебе в старости?” Хотя Салли имел в виду вовсе не это. Он всего лишь пытался объяснить, что если Питеру не так уж хочется уезжать, то ни к чему и спешить, и если Питер надумает остаться в просторных комнатах на первом этаже (некогда их занимала мисс Берил), то Салли и дальше спокойно поживет в трейлере. Тогда Уилл на каникулах сможет приезжать домой. Салли даже охотно переписал бы дом на Питера. Все равно дом и так достанется ему, и, возможно, скорее, чем кажется. “И что прикажешь с ним делать, пап?” Продашь, когда сочтешь нужным, ответил Салли, но Питер лишь расплылся в этой своей понимающей улыбке, которая всегда раздражала Салли до крайности, поскольку подразумевала, что Салли пытается его одурачить.

С другой стороны, можно ли винить Питера за то, что он заподозрил недоброе? Ведь если Карл Робак съедет из верхних комнат,

где обитал сам Салли, когда его квартирная хозяйка была жива, вполне естественно, что Салли вновь займет их, и понятно, почему Питер этого опасается. Салли, может, и не хочет, чтобы Питер или кто-то другой за ним ухаживал, но сын-то этого не знает. Он, наверное, представляет, что однажды отец упадет и сломает бедро, или его хватит удар, или он окажется в инвалидной коляске. Салли не может винить Питера за то, что, когда случится такая хрень, тот хочет быть подальше от Бата.

Но если Питер переедет в Нью-Йорк, Салли будет жалеть, что уже не услышит ни его топот на крыльце мисс Берил, ни пощелкиванье двигателя его машины, когда та остывает на дорожке, будет жалеть, что сын не нагрянет в “Лошадь”, не усядется рядом за стойку. Да и по внуку, конечно же, будет скучать. Салли с Уиллом очень похожи, и Питер наверняка это чувствует. Пусть парень и унаследовал от отца интеллект, обаяние и внешность, но еще Уилл сильный и выносливый спортсмен, талантливый в трех основных школьных видах спорта [11] . В одиннадцатом классе был начинающим центральным полузащитником школьной футбольной команды, и Салли прятал улыбку, когда стало ясно, что драться Уиллу нравится так же, как ему самому. Блокировки Уилл всегда выполнял честно, никогда не пытался травмировать противника, и все равно силовые приемы закаляли его характер. Но больше всего Салли радовался физической крепости внука – ведь десять лет назад, когда Уилл только приехал в Бат, мальчик боялся собственной тени.

11

Американский футбол, бейсбол и баскетбол.

Питер, кажется, тоже гордился силой сына, но, если Салли все правильно понимал, не без двойственных чувств. Питеру, конечно, было приятно, что Уилл привязан к Салли, но едва ли он хотел, чтобы сын восхищался дедом или шел по его стопам. И если Уиллу случалось выразить юношеские восторги тем, как дед разбирается в жизни, Питер считал своим долгом их укротить, дабы романтика пояса с инструментами и барного табурета не пустила корни в душе его сына. Возможно, Питер потому и решил покинуть Бат прежде, чем Уилл повзрослеет и ему можно будет употреблять спиртное, а то как бы сын не унаследовал привычку торчать в “Лошади” вместе с Салли, сидеть на соседнем табурете.

Потому-то, подумал Салли, Рут и недолюбливает Питера – не нравится ей такое вот отношение.

– Если ты хандришь, почему бы тебе не развеяться? Съезди отдохнуть, – предложила Рут. – Может, тебе просто нужно сменить обстановку.

– Отдохнуть от чего? Я и так на пенсии.

Рут пожала плечами:

– Не знаю. От Бата. От “Белой лошади”. От этого места. – Она обвела рукой зал. – От меня, в конце-то концов. И от Питера, если уж на то пошло. Как он по тебе соскучится, если ты не уедешь?

Рут, очевидно, хотела сказать: “Как я по тебе соскучусь, если ты не уедешь”.

– И куда мне ехать? – спросил Салли, гадая, что у Рут на уме.

– Выбери сам, – ответила она. – На Арубу.

Салли фыркнул.

– Что я буду делать на той Арубе, черт побери?

– А здесь ты что делаешь?

– Ты имеешь в виду, в Бате?

– Нет, я имею в виду, здесь. В эту минуту. В этом кафе.

Салли не ожидал, что придется оправдываться.

– Я думал, что помогаю тебе. – Едва ли не каждое утро он открывал кафе, при необходимости вставал за гриль и убирал со столов грязную посуду. – Но если я тебе мешаю…

– Ты мешаешь себе, – сказала Рут. – Как обычно. Ты же знаешь, я ценю твою помощь, но… – Рут снова погладила его по щеке, однако на этот раз ее ласка была не настолько приятна – наверное, потому, что Салли понял: жест продиктован жалостью.

– Ладно, Аруба так Аруба, – согласился он. – Хочешь, поехали вместе, раз тебе так уж нравится эта затея. Пусть Джейни недельку-другую похозяйничает за тебя.

И Джейни, кстати, справилась бы. Порой она, конечно, бывала невыносима, но трудилась на совесть: вся в мать. Три-четыре дневные смены в неделю в закусочной “У Хэтти”, еще четыре-пять вечерних в “Эпплбиз”, время от времени выходила в “Лошадь”, если кто-то из постоянных официанток Бёрди заболевал.