Две недели

Балакшин Роберт Александрович

Я, слегка смутившись, только слегка, поднялся с ящика, стал рядом с Тучиным, одернул гимнастерку и, разогнав складки под ремнем, застегнул воротничок.

Все — и дневальный, и солдаты, чистившие оружие, почуяли, что наклюнулось происшествие. Наступила полная тишина.

— Что сейчас по распорядку дня, рядовой Крутов? — спросил ротный.

— Мы, товарищ капитан… — равнодушно затянул я.

— Отвечайте за себя, — перебил меня ротный, — и на вопрос.

Колька незаметно подтолкнул меня: отшей, мол, его, чего он

выпендривается.

— Ну, чистка оружия, — как бы делая одолжение, сказал я.

— А у вас что, оружие вычищено?

— Вычищено, — с подчеркнутым спокойствием ответил я, зная, что там, под лестницей, ловят каждое наше слово.

— Ваше оружие! — властно приказал ротный.

Мы пошли вниз по лестнице. Тучин, нахмурив брови с виноватым видом, а я слегка улыбаясь. Чем я виноват, что у ротного дурное настроение. Разрядил бы его, спустил бы пар, как выражается Тучин. Пробежался бы по холодку с ротой, и все бы встало на свои места.

Автомат Тучина был осмотрен быстро, и ему, между прочим, было указано вполголоса, что ствол не мешало бы пройти тщательней.

Подал и я свой автомат ротному. Заглянул он в ствол. Чего заглядывать, я и так бы ему сказал, что он там увидит. Ствол, сияющий зеркальными витками нарезов. Нарезы вьются от дульного среза и обрываются у ствольной коробки. «Неужели, товарищ капитан, вы думаете, что мы такие дураки. Понимаем ведь, у вас к нам теперь особое отношение. Автоматы наши еще с вечера вычищены».

Капитан взглянул на меня, смерил взглядом и, указывая брезгливо согнутым мизинцем на спусковой механизм, сказал:

— Масла-то, масла-то, Крутов!

«Все понятно, товарищ командир роты, похвалить меня вы не можете из соображений педагогики, надо же хоть какое-нибудь замечание сделать…»

Должно быть, все это слишком явно отразилось на моем лице, потому что ротный сухо сказал:

— Не петь, а делом заниматься надо. Певцы! Артисты! — Под лестницей кто-то злорадно хихикнул. — Товарищ старшина, — спокойно обратился ротный к старшине, — он, кажется, в караул заступает?

— Да, товарищ капитан, — подтвердил старшина.

Ротный задумчиво помолчал, наконец подал мне автомат и пошел к выходу.

— Прекратить пение, — взявшись за ручку двери, сказал он. — Чтоб не слышал в казарме.

— Есть, чтоб не слышал, — хмуро ответил я.

2

В половине шестого вечера личный состав нового караула, поспавший и поужинавший, стоял на плацу в ожидании развода. Юра Топорков, построив караул по постам и сменам, придирчиво оглядывал строй.

Весь день напролет с неба, затянутого пепельными, серо-сизыми плоскими облаками, сеял мелкий сиротливый дождик. Тоскливая погода.

Бляхи, пуговицы на бушлатах, автоматы и начищенные сапоги караула потускнели, покрылись влагой, и Топорков наверняка думает, что к приходу ротного у караула пропадет весь вид, все то уставное великолепие, которое

старательно наводилось перед разводом. Юра еще не привык ходить начальником караула и заметно волнуется, то и дело оглядывается на крыльцо, откуда должен появиться ротный.

«В самом деле, чего он не идет?»

— Юра, — сказал Тучин, — давай я сбегаю, скажу ему. Люди-то мокнут.

«Ну, Никола, лихой парень! Пойдет и скажет!»

Юра в нерешительности посмотрел на него, и в это время хлопнула дверь, и на крыльце показалась ладная фигура ротного.

— Карраул! — звонко вскричал Топорков. Все встрепенулись, подобрались, подравниваясь в шеренгах. — Равняйсь! Смиррно! — слитно, на одном вдохе прокричал Топорков и, вытягиваясь стрункой, повернулся кругом и сильно, четко печатал подошвами по утоптанной мокрой земле плаца навстречу ротному.

Приняв доклад, капитан дождался, когда Топорков станет сзади него и, энергично вскинув головой, поздоровался с караулом.

Погоняв первогодков по табелям постов и уставу гарнизонно-караульной службы, командир роты подошел к нам.

— Как самочувствие? — спросил он, быстро и придирчиво оглядывая нас.

В строю послышались смешки над столь дружеским тоном. Ротный бросил на строй холодный взор. Все стихло.

— Хорошее, товарищ капитан, — бодро ответил Тучин и фамильярно кашлянул в кулак.

— Нормальное, — буркнул я. Тоже ротный — там накричит, а тут о самочувствии спрашивает. На лестнице бы и спросил, там очень хорошее было.

— Нормальное, значит, — сказал ротный, но я не отозвался.

Ротный отошел от нас, осмотрел караул с фланга и тыла, остался всем доволен — ни одного замечания не сделал — и, выйдя ка середину строя, отдал приказ на службу.

На горизонте над смутно видимым, смазанным лесом, на фоне серых облаков контрастно выделилось черное небольшое облачко. Поднялся сильный ветер. Засвистел в проводах. Летевших голубей понесло хвостами вперед, и они, напряженно работая крыльями, взъерошенные, старались вернуться в естественное положение.

Капитан приказал Топоркову вести караул в караульное помещение и до самого крыльца шел возле строя. Когда через узкую калитку мы в колонне по одному выходили на дорогу, ведущую к караулке, я обернулся. Капитан стоял на крыльце и смотрел на нас.

Я всегда с иронией отношусь к выражению: командир солдату — отец родной. Мы никак не годимся ротному в сыновья, разве что в младшие братья.

3

Караульное помещение находилось в специальном вагончике. Направо — спальное отделение, налево — комната начальника караула и бодрствующей смены. Здесь на желтом письменном столе стоит четырехномерной коммутатор связи с постами, несколько стульев, стенд с планом охраняемого объекта, на стенде внизу нацарапано: «Бог создал любовь и дружбу, а черт караульную службу». Возле стенда — пирамида.