Дьяволы
Шрифт:
Евдоксия ответила тем же и, украсив себя лучшей шеей Европы, полностью его затмила, по крайней мере, в искусстве вскидывания головы. — Осмелюсь не согласиться. Но даже если ты победишь, что приобретешь? Славу? Богатство? Свободу? Знания?
Бальтазар задумался. — Ничего из перечисленного, — признал он.
— Ты был обязан сделать Алексию императрицей.
— Был.
— Но не обязан сражаться со мной.
— Не обязан. — Он был обязан срочно вернуться в Святой Город, и тошнота не отпускала
— Значит, ничто не мешает нам просто… отпустить друг друга.
— Вы могли сделать такое предложение до того, как пытались испепелить меня, — заметил Бальтазар.
— Именно тем, что выдержал мою атаку, ты доказал свою ценность.
Ее аргумент был убедителен. Он никогда не чувствовал себя столь живым, как в их смертельной схватке, столь могущественным, как при выходе за пределы своих сил, чтобы парировать ее удары. Слепящее послесвечение ее молнии тускнело. Ее платье было опалено, порвано на плече. Волосы уложены с одной стороны, спутаны с другой. Губа рассечена, кровь размазана по подбородку. Ее украденное тело, как и он сам, было измотано битвой.
И никогда еще не выглядело столь прекрасным.
— Как достичь величия, — пробормотал он, — без великих противников, испытывающих тебя?
— Ты грозный соперник. — Ее взгляд на мгновение скользнул к его ногам, затем вернулся к лицу. — Но я уверена: как союзник ты был бы еще грознее.
— Вы предлагаете… — Он прокашлялся, голос слегка охрип. Мысль о том, что такая красота может им увлечься, опьяняла, но меркла перед идеей, что такой гений восхищается его магией. — …чтобы я присоединился к вам?
— Только представь! Маг твоего уровня и чародейка моего? Князья Европы, кардиналы Церкви, даже эльфы трепетали бы перед нами! Мир лежал бы у наших ног!
Он не думал ни о чем другом с тех пор, как она перестала пытаться его уничтожить. — Ваше предложение… заманчиво. Признаю, я был... да и остаюсь честолюбив… — Бальтазар сглотнул отрыжку. — Но есть проблема: папское связывание.
— Наложенное ребенком?
— Я наблюдал за ритуалом и смеялся.
— Но оно действует?
— С тех пор смеюсь редко.
— Возможно, вместе мы найдем способ разорвать его. И последний смех будет за нами.
Бальтазар облизнул губы. — Даже Шаксеп не смогла.
— Ты связал герцогиню Преисподней ради этой цели? — Он умолчал, что не столько «связал» демона, сколько вежливо попросил. Но искра уважения в глазах Евдоксии (вернее, Северы) тешила его. — Ты куда дерзостнее, чем я предполагала.
— Для чародейки вашего уровня это высший комплимент. Было время, я бы ухватился за это предложение. Но… правда в том… — Бальтазар осознал невероятное: — Я больше не хочу свободы.
— Ты выбираешь… остаться рабом?
— Я… окольными
— Ты действительно веришь в это?
— Я ученый. Изучил доказательства. — Он пожал плечами. — Где еще амбициозному магу найти столь значимую цель?
В глубине сознания шевелилась мысль: мужчины, связанные с Евдоксией: четыре мужа и четыре сына не процветали. Но была и другая причина остаться с Часовней Святой Целесообразности, которую он не признал бы даже себе: жгучее желание потереть нос Батист в сегодняшних грандиозных победах.
Он ожидал новой молнии, но Евдоксия лишь задумчиво сжала губы. — Ты совершил три невозможных для мужчины поступка: впечатлил меня, заинтересовал… и отказал.
— Надеюсь, не оскорбил. — Он поклонился, не отводя взгляда. — И что мы расстаемся мирно.
— «Мирно» — слишком смело. — Она отступила к дальнему выходу, порванный подол платья скользил по рунам, начертанным ее прошлым «я». — Но живыми? Безусловно.
В дверном проеме она замерла. Бальтазар приготовился к взрыву пламени.
— Нам стоит повторить это, — сказала она.
Он улыбнулся. — Буду считать часы.
— Наша Спасительница… — прошептал брат Диас.
Висячие сады перед Атенеумом Трои, еще недавно казавшиеся раем, теперь напоминали ад, который не осмелились бы изобразить даже мастера Святого Города. Будто торнадо пронесся через горящую бойню — повсюду валялись искореженные конечности, трупы стражников, неопознанные внутренности, блестящие в свете пожаров.
Милосердный Спаситель… Одна из пальм была увешана капающими кишками.
— …по правую руку Божью… — пробормотал он.
Задняя часть чудовища — обезглавленный змей размером с драккар, лоскутное уродство из шкур Императорского зверинца — все еще билась между деревьями, разбрызгивая слизь. Бесспорно, худшее творение в мироздании. Пока взгляд не падал на переднюю часть: рваный паукообразный мешок с рогатой плотью, клубком щупалец и «задне-пастью», проглотившей Виггу целиком.
— Хоть дыхание смерти над нами… — брат Диас сжал ампулу Святой Беатрикс. — Я не убоюсь.
Чудовище дернулось, рыгнуло, поползло к нему и Батист, волоча изуродованные кишки. Пасть распахнулась, обнажая колодец окровавленных зубов.
— Я — сосуд немощный, — прошипел брат Диас, вкладывая в слова всю душу, — но наполни меня светом твоим!
Гротескный «сборник остатков» приближался, швы на его теле лопались, глаза безумно вращались.
— Избавь меня от зла, да живу я добродетелями твоими!
Чудовище дышало смрадом смерти. Брат Диас стиснул ампулу так, что стекло впилось в ладонь.