Экспедиція въ Западную Европу Сатириконцевъ: Южакина, Сандерса, Мифасова и Крысакова
Шрифт:
Толстякъ расхохотался.
— Разумется нетъ, сударь. Но разве это не интересно?.. Почти новое за сто франковъ?!..
— Такъ себ, — сказалъ я. — А что дальше?
— Дальше?.. Музикъ-директоръ продаетъ кухонную посуду… гм… — Онъ задумался. — Почему ему продавать кухонную посуду? Теперь?
— Онъ покупаетъ новую, изъ белаго металла, — нетерпеливо сказалъ я.
Мне начинало казаться, что толстякъ издевается.
— Покупаетъ новую?.. Странно. № 64. Хорошій диванъ, улица Леопаръ… Почти новое платье… Боже мой!
— Не надо, — остановилъ я его съ дружескимъ
Его мутные глазки округлились.
— Ерунды?! — прошепталъ онъ. — Вы называете, сударь, ерундой, то, что можетъ понадобиться каждую минуту? Посуда, пальто, стулья? Почти новое піанино за сто франковъ?! Понимаете ли вы, что говорите, сударь? — Въ его голосе послышалась обида.
— Да ведь вамъ это не нужно? Вамъ лично? — мягко спросилъ я.
— Мне? Піанино? — онъ растерянно посмотрелъ на пять розовыхъ сосисокъ воткнутые въ тсто его ладони. — Да, да мн не нужно… Это слишкомъ дорогая мебель, сударь… Но мн можетъ понадобиться диванъ. Мн можетъ понадобиться посуда!!
Онъ торжествующе посмотрлъ на меня.
Я взялъ его газету, и мое сердце замерло. Это была сплошная публикація, за исключеніемъ послдней полустранички, посвященной всей вселенной. Я скользнулъ по ней глазами и узналъ, что въ Россіи отравился рабочій, въ Англіи потерпла аварію рыбачья шхуна… Скатился съ крыши французскій каменщикъ и произнесъ красивую рчь императоръ Вильгельмъ.
— Въ этой газет вы найдете все, что угодно, — самодовольно проговорилъ онъ. — Это самая интересная газета.
Онъ былъ правъ. На этихъ восьми зеленоватыхъ листахъ было все, что угодно. Предлагалось и требовалось, покупалось и продавалось. Старое и молодое, новое и потрепанное.
Мебель, посуда, скромные женихи и целомудренныя невсты, строгія вдовы, коровы, лошади, машины и зданія. Все это красовалось съ одинаковымъ достоинствомъ, съ сознаніемъ права быть проданнымъ и покупаться, точно и врно расцненное.
— И вы читаете это все? Цликомъ? — воскликнулъ я.
— Все!
Онъ посмотрлъ на меня съ высокомрно-хвастливой улыбкой и постучалъ по лбу, одной изъ своихъ сосисокъ.
— Для этого нужно имть время и кое-что здсь.
Потомъ опрокинулъ въ ротъ кружку и кинулъ въ пространство:
— Пива!
МОЯ ХОЗЯЙКА
Это была миніатюрная старушка, лтъ семидесяти, фрау Мюллеръ, съ лицомъ, сморщеннымъ, какъ бумага для абажура.
Ея рдкіе белые волосы стягивались на затылк въ маленькій узелокъ, похожій на головку чеснока, а улыбка открывала дряхлый, глухонемой зубъ, упрямо сторожившій совершенно пустое помщеніе.
Моя хозяйка.
— Вы — русскій, — сказала она ласково и чуть-чуть лукаво, словно уличая меня въ простительной детской шалости. — Комнаты
— Извините, сударыня, — строго возразилъ я. — Въ вашей публикаціи не было этой приписки: «только не для русскихъ», какъ во многихъ другихъ. Иначе я бы не сталъ васъ безпокоить.
Она растерянно улыбнулась.
— Единственно, что въ ней было оговорено — это моя солидность и скромность. Скромный, солидный господинъ. Это — я.
— Возможно, — слабо согласилась она. — Какъ ваша фамилія?
— Сандерсъ.
— Господинъ Сандерсъ? Но, вдь, это иностранная фамилія?
Я скромно улыбнулся.
— Вотъ видите, фрау Мюллеръ, какъ опасно судить о человек по наружности.
— Вы долго будете жить? Только месяцъ?.. Русскій… 35 франковъ.
— Прекрасно.
— Только господинъ Сандерсъ…
Ея сухое личико приняло таинственное и стыдливое выраженіе.
— Только… безъ женщинъ, господинъ Сандерсъ, безъ женщинъ… Что? У меня въ прошломъ году такъ же жилъ одинъ русскій и платилъ сорокъ франковъ. Пять за невсту, вы понимаете?
— Они жили вдвоемъ?
Старушка надменно нахмурилась.
— Какъ вдвоемъ? Вы дурно думаете обо мн, господинъ Сандерсъ. Да, да, я васъ понимаю. У насъ также есть особы, которыя сдаютъ комнаты такимъ… такимъ… Которые живутъ такъ. Не мужъ, и не жена, а такъ… такъ…
Она краснорчиво помахала маленькой ручкой, похожей на связки сухого гороха.
— Вы сами знаете, что это такое.
Ей было тяжело это объяснить боле подробно.
— Понимаю, фрау Мюллеръ, — сказалъ я, — понимаю. И чрезвычайно радъ, что хоть въ вашей квартире могу считать себя избавленнымъ отъ встрчи съ людьми, живущими, извините меня… вдвоемъ. Я не изъ такихъ… Да!.. Такъ за что, смю спросить, вы брали съ нихъ сорокъ франковъ? Тридцать пять за комнату и пять?
— За невсту, господинъ Сандерсъ. Онъ требовалъ, чтобы его посщала иногда невста, а мое условіе — безъ дамскихъ визитовъ. Наконецъ, я согласилась.
— Другими словами, фрау Мюллеръ, — сухо перебилъ я, — вы хотите сказать, что въ этой комнат, въ этой самой комнат, которую вы теперь предлагаете солидному и скромному человку, происходили… я не скажу: оргіи, но…
— Я брала за это пять франковъ, — съ достоинствомъ сказала она.
— Такъ это вы брали, сударыня, вы. Но каково мое положеніе? Положеніе человка, вынужденнаго жить тамъ, гд какой-нибудь годъ (даже меньше!) тому назадъ…
— Но тридцать пять франковъ — недорого, — пролепетала она упавшимъ голосомъ. — На одинъ мсяцъ?
— Недорого! Гм!.. Не въ этомъ дло, сударыня. Моральное состояніе человка, непрерывно сознающего, что въ его комнат еще недавно… развлекались невнчанные молодые люди… Что на этомъ стол, на этихъ стульяхъ, на этой… мебели, которую я стыжусь называть ея настоящимъ именемъ… — я неопределенно показалъ на кровать.
— Я не скажу: оргіи, но…