Экспедиція въ Западную Европу Сатириконцевъ: Южакина, Сандерса, Мифасова и Крысакова
Шрифт:
Не знаю, можетъ ли служить мн оправданіемъ, что въ «Спутник туриста» (С. Н. Филипповъ) сказано о Штейнах, какъ объ одномъ изъ лучшихъ мстъ на земной поверхности. Едва ли. По крайней мр, я напрасно протягивалъ къ товарищамъ лживую и во всхъ отношеніяхъ скверную книжку. Они только отмахивались и повторяли:
— Вы насъ предали, Сандерсъ… Ваша игра слишкомъ очевидна… Акціи курорта котировавшіяся, не выше газетной бумаги — три дня тому назадъ прыгнули втрое. Почти во столько же, во сколько мы увеличили собой число туристовъ…
— Друзья мои, — вскричалъ я. —
— Вы — геніальный финансистъ Сандерсъ, но вы — плохой товарищъ, — отвчали они съ сухими ироническими улыбками.
— И это въ благодарность за то, что я оставался лишнія сутки въ Инсбрук, въ этой… столиц Тироля (въ припадк гнва Крысаковъ не разбиралъ словъ), чтобы купить себ чемоданъ и поднять васъ на ноги, Сандерсъ. Но и у вашего одра, Сандерсъ, вы представляли бы трупъ, жалкую куклу, которая была бы не въ состояніи вознаградить меня за хлопоты даже оставшимся посл нея платьемъ!
— Дйствительно, Сандерсъ, надо быть большимъ эгоистомъ, чтобы шить себ платье, которое не налзаетъ ни на одного изъ вашихъ товарищей, — согласился Южакинъ.
— Вы это называете эгоизмомъ, Южакинъ?! Это — низость, тонкій, гнуснйшій по своей сложности разсчетъ. Ну, пусть его пиджакъ не лзетъ на васъ, коротокъ Мифасову, но при чемъ здсь я? Это уже не совпадете, это… это…
— Въ самомъ дл, Сандерсъ, — тонко улыбнулся Мифасовъ. — Наши костюмы вамъ впору, даже велики. Костюмъ Южакина, напримръ, налзетъ на каждаго, а ваши… Конечно, конечно, ваши брюки на меня налзутъ, но едва ли они будутъ изящны, Сандерсъ. По крайней мр, безъ кружевъ.
— Кружева вы можете пришить въ Венеціи, Мифасовъ, — робко возразилъ я, — гд-нибудь противъ дворца Дожей… А здсь приняты голыя колна. У васъ эта часть очень эффектна, Мифасовъ, и врядъ ли еще повторится удобный случай показать себя съ такой выгодной стороны… Я вамъ отложу одни брюки?
— Пожалуй, — небрежно позволилъ Мифасовъ. — Тирольскій костюмъ мн нравится.
Онъ порылся въ нессесер и, доставъ кисточку для бритья, прикрпилъ ее къ своей панам. Потомъ взялъ платье и ушелъ въ свою комнату.
— Мрять пошелъ! — фыркнулъ Крысаковъ, позеленвъ отъ зависти. — Я вамъ этого не прощу, Сандерсъ. Я вамъ, я вамъ…
Атмосфера становилась слишкомъ сгущенной. Я понялъ, что эти люди не простятъ мн Штейнаха, что мое присутствіе около нихъ только раздражаетъ гноящуюся рану, и я сказалъ:
— Господа! Я чувствую, что мое присутствіе становится для васъ тяжелымъ.
— Облегчить его — зависитъ только отъ васъ, Сандерсъ, — радушно сказалъ появившейся въ дверяхъ Мифасовъ.
Тирольскій костюмъ чрезвычайно шелъ къ нему, оттняя хрупкую стройность стана и мечтательное выраженіе глазъ.
— Мы васъ вылечили, — прибавилъ Южакинъ, — отходили… Вырвали васъ изъ цпкихъ лапъ смерти.
— Мавръ сдлалъ свое дло? — иронически улыбнулся я.
Онъ сдлалъ видь, что не слыхалъ этого замчанія.
Тирольскій
— Изъ полуживой развалины превратили васъ въ цвтущаго, полнаго силъ человка… Имемъ мы, посл всего этого, право оградить себя отъ риска попасть съ вашей помощью въ какой-нибудь Блюденцъ или Кицбюхель или Целль тамъ, Цоллеръ? Имемъ на это право или нтъ, господинъ Сандерсъ?
— Имете, — съ спокойной улыбкой согласился я. — Но, смю поинтересоваться, какимъ образомъ вы будете обходиться безъ моего нмецкаго языка?
Я приготовился къ ихъ замешательству, но вмсто этого они разразились хохотомъ.
— Вашего нмецкаго языка? — взвизгнулъ Крысаковъ. — Вашъ языкъ, — не будемъ говорить о его національности, — достаточно опротивлъ мн за время вашей подозрительной болзни. Его языкъ, господа!? Онъ воображаетъ, что если я смотрлъ на него изъ жалости, чтобы изслдовать его…
— Дйствительно, Сандерсъ, это вы немного того, заврались, — снисходительно потрепалъ меня по плечу Южакинъ. Согласитесь, что таскать за собой человка, хвастающагося заслуженно или незаслуженно своимъ языкомъ, можетъ стать, наконецъ, тяжелымъ. Къ тому же Италія — страна, которую мы намрены теперь посетить, совершенно не нуждается въ людяхъ съ нмецкими органами.
— Въ тедескахъ, какъ говоримъ мы въ Италіи, — перевелъ Мифасовъ.
— Короче: вы насъ будете только компрометировать, — отрзалъ Крысаковъ. — Такъ какъ единственный языкъ, мало мальски пригодный въ стран Гарибальди, это — мой!
Мифасовъ и Южакинъ одобрительно взглянули на его большой, хвастливый языкъ и сказали:
— Онъ правъ, Сандерсъ. Вашъ языкъ, действительно, поистрепался за это время. Жизнь требуетъ чего-нибудь боле свжаго. Вашъ дальнйшій маршрутъ?
— Мой маршрутъ? — съ улыбкой спросилъ я. — Мой маршрутъ ясенъ. Въ Швейцарiю! Въ свободную Швейцарію, гд люди не знаютъ власти, но и не знаютъ рабства! Гд не залзаютъ не только въ нашу комнату, но и въ вашу душу. Гд люди сходятся свободно и открыто, какъ два путника на вершин горы, поднявшіеся съ разныхъ сторонъ. Пожмутъ ли они другъ другу руки и разойдутся на встрчу цвтамъ зеленющихъ склоновъ? Сплетутся ли въ объятія и бросятся въ пропасть, гд тьма или царство облитаго солнцемъ льда? Не все ли равно?
Не все ли это равно для льда, для солнца, для пасущихся на склонахъ стадъ и для людей, для тхъ людей, которые знаютъ только два слова: «свобода и равенство» (для швейцарцевъ). Два слова! Но когда ихъ лепечетъ малютка, проснувшійся въ теплой люльк, и орелъ кричитъ надъ вершиной красной, голой скалы, когда замираютъ они на сухихъ устахъ старухъ и звенятъ въ колокольчикахъ стадъ, — они образуютъ глетчеръ, могучій, неудержимый глетчеръ, питающій сотни, сотни горныхъ ручьевъ. Они разбгутся всюду, эти ручьи, чтобы напоить красивыхъ, свободныхъ людей чистой, холодной влагой, они научатъ ихъ играмъ и шуткамъ…