Экспедиція въ Западную Европу Сатириконцевъ: Южакина, Сандерса, Мифасова и Крысакова
Шрифт:
— Кажется, мы его слишкомъ обидли, и онъ далъ течь, — сконфуженно сказалъ Южакинъ. — После болзни его следовало бы щадить.
— Не поминайте насъ лихомъ, Сандерсъ, — искренно попросилъ извиненія Крысаковъ. — Когда будете летть куда-нибудь въ пропасть, удерживайте себя за волосы или подмышки: это смягчаетъ ударъ.
— Осторожнее съ глетчеромъ, — предупредилъ Мифасовъ. — Не забывайте, что онъ движется, и прыгайте съ него лицомъ впередъ. Съ правой стороны.
— До свиданія, мои друзья, — просто отвтилъ я. — До свиданія, Крысаковъ, до свиданія, Южакинъ, до свиданія, Мифасовъ.
Прощай маленькій Тироль, где набожность и экономія обнажила людямъ колнки, а природа научила только труду и глупенькимъ игрушечнымъ песенкамъ. Прощай!
ВЪ ШВЕЙЦАРІЮ
Человкъ, не понимающій шутокъ. — Забытые люди. — Профессоръ музыки.
— Табакъ есть? Водка есть?
— Нтъ.
Прибытіе въ Швейцарію.
Въ послдній разъ оглядываюсь на Боденское озеро, и я въ Швейцаріи. А черезъ какихъ-нибудь три часа я буду въ Цюрихе — центре и самомъ большомъ городе маленькой, но лучшей въ міре страны.
— Мерштеттенъ!.. Мюльхаймъ!..
Противъ меня сердито уселся коренастый, пожилой человкъ въ широкополой шляпе, съ мужественнымъ лицомъ и выправкой военнаго.
— Сынъ свободной страны… Такой человекъ сшибъ стрелой яблоко съ головы сына, — подумалъ я.
Онъ, какъ будто, угадалъ мою мысль и, пронизавъ меня взглядомъ стойкихъ, срыхъ глазъ, въ которыхъ еще тлли искорки гнва, спросилъ по-русски:
— Скажите, не встрчались ли мы около Перми этакъ два года тому назадъ? Въ вагон? Я былъ въ военной форм и съ кадетомъ, а вы его кормили Гала-Петеръ… Не помните? Экая у васъ память куриная…
— Я многихъ кормилъ Гала-Петеръ, — обиженно сказалъ я.
— Ну, это неважно… Они вамъ покажутъ, мерзавцы… Швейцарцы…
— Простите, господинъ… полковникъ, — сухо возразилъ я. — Насколько я знаю…
— Да что вы знаете?! — нетерпливо перебилъ онъ. — Вашей племянниц кулакъ когда-нибудь подставляли? Подставляли?
— То-есть, какъ это кулакъ?
— Очень просто! Чтобы — когда она садилась, кулакъ подсовывали? Случалось?
— Надъ своей я этого не наблюдалъ, — откровенно сказалъ я.
— Не наблюдалъ! Ха-ха! А я вотъ только-только не наблюдалъ… Я бы ему саданулъ! Я бы ему по зобу-то свистнулъ!
Пыхтя и кряхтя отъ усилія держать себя въ границахъ, онъ продолжалъ:
— Хорошо еще, что племянница — сдержанная двушка, умница, только потомъ разсказала, когда поздъ ушелъ… «Знаешь, говоритъ, дядя, какъ сейчасъ надо мной подшутили?» — Не знаю. — Ищу я въ вагон мсто и вижу одно свободное, противъ двухъ дамъ, рядомъ съ ихъ кавалеромъ… Скоре туда… Трахъ! А онъ подъ меня кулакъ подставилъ. Такъ я до потолка и подпрыгнула. Больно, стыдно, а онъ заливается… Дамы тоже. А?!
— Неумстная
— Вы находите! — ядовито прищурился господинъ и съ злобной ироніей кивнулъ въ уголъ вагона.
— Полюбуйтесь!
Тамъ, прикурнувъ къ стнк, дремало странное существо съ громаднымъ клубкомъ подъ подбородкомъ. Одна рука, свсившаяся, какъ плеть, медленно раскачивалась отъ толчковъ вагона, обремененная чудовищной, корявой, какъ кора дуба, кистью, другая лежала на колняхъ, сжатая въ темный, жесткій кулакъ.
Тамъ, прикурнувъ къ стнк, дремало странное существо.
— Красавецъ, — прошиплъ отставной полковники. — На этакій кулачокъ наткнуться — прошу покорно.
— Что это у него подъ подбородкомъ? — съ ужасомъ спросилъ я.
— Зобъ, — отвтилъ онъ съ злорадной улыбкой. — Зобъ у голубчика. У старушки, вонъ, тоже, у окна. Отчего? Одни говорятъ, что отъ воздуху, другіе…
— Ну, и попадаются же ручейки, — подумалъ я.
— Но, неужели, нтъ средствъ избавиться отъ такого украшенія?
— Не знаю, право, — сказалъ онъ лниво. — Говорятъ, что есть. Вырзать какую-то тамъ железу и все. Только… только идіотами они посл этого становятся.
— Ну, что вы?
— Да, да… Выборъ: или съ зобомъ или идіотъ — кто какъ любитъ.
— Скромный выборъ, — корректно замтилъ я, чувствуя что его спокойный тонъ начинаетъ возбуждать во мн негодованіе. — Я думаю, что и вы поломали бы голову часокъ, другой.
Онъ звнулъ.
— Не знаю, не приходилось. А что касается вотъ такого молодчика — ему и думать долго нечего. То идіотъ съ зобомъ, а то будетъ безъ зобу… Настоящій франкъ отъ фальшиваго всегда отличитъ инстинктомъ, а это главное. За отельчикомъ и за дтишками жена присмотритъ. Вотъ и все… Фрауэнфельдъ?
— Фрауэнфельдъ!..
— До свиданія.
До свиданія! Недобрый, но и иедалекій человкъ… Достаточно одной неловкой шутки со стороны простодушнаго и не въ мру веселаго малаго — (возможно еще, что онъ просто хотлъ предохранить двушку отъ чувствительнаго удара о сидніе) — чтобы вызвать въ твоей душ вихрь злобы и жажду издевательства надъ несчастіемъ ближняго. И какого ближняго?! Одного изъ тхъ, что съумли на своемъ крохотномъ клочк земли водрузить знамя демократіи и свободы выше всхъ государствъ Европы.
Такъ высоко, что его и не увидать теб, темный человкъ, злобствующій по милости усвшійся на чужой кулакъ племянницы.
Милый старикъ, сидящій наискосокъ отъ меня! Твое лицо носитъ слды усталости посл трудового дня. Твои добрые глаза смыкаются, утомленные лучами солнца, ласкавшими сочные овощи на твоемъ маленькомъ огород. Но, можетъ быть, ты вовсе и не огородникъ, а честный торговецъ или учитель, потому что твои старыя руки свтлы и мягки, а пальцы даже настолько длинны и гибки, чтобы принадлежать профессору музыки.