Экспедиція въ Западную Европу Сатириконцевъ: Южакина, Сандерса, Мифасова и Крысакова
Шрифт:
— Это настоящее сплетничье гнздо, господинъ Сандерсъ.
Я героически справился съ душившимъ меня смхомъ и любезно сказалъ:
— Фрау Мюллеръ… Вы забываете, что я слишкомъ старъ, чтобы подавать еще поводы къ сплетнямъ.
Она отрицательно покачала головой. И взявъ тазъ, зашлепала туфлями, гордая своей незапятнанной репутаціей въ прошедшемъ, настоящемъ и будущемъ.
Какъ бы раскаркалось сплетничье гнздо, если бы узнало, что иногда я угощалъ фрау Мюллеръ вкуснымъ швейцарскимъ шоколадомъ!
Мы мало разговаривали
— У васъ, вроятно, давно нтъ матери, господинъ Сандерсъ?
— Не скажите, — возразилъ я уклончиво.
— Почему же она не научила васъ покупать ровно столько, сколько вамъ нужно, господинъ Сандерсъ?
Я скромно отвтилъ:
— Мы еще дикари, фрау Мюллеръ, и рдко закусываемъ въ одиночку. При разсчет на число желудковъ легче ошибиться, чмъ на вмстительность одного.
Въ ея взгляд свтилось глубокое сожалніе.
Разставаясь, я сказалъ ей:
— Я узжаю, фрау Мюллеръ… Ваша комната была верхомъ совершенства, ваша любезность превосходила все, мною досел виднное. Я узжаю съ глубокою грустью и лучшими воспоминаніями.
Она подняла на меня кроткіе, блдные глаза и жалостно сказала:
— Господинъ Сандерсъ, мн такъ жаль, что вы узжаете… Очень, очень жаль…
Въ моей голов пронеслись ботинки и платье, которыя я самъ чистилъ, въ порыв сыновьяго почтенія, нсколько плитокъ шоколаду и два-три букета цвтовъ подаренныхъ ей, когда она возвращалась съ кладбища, гд покоился прахъ ея мужа, и я подумалъ:
— Ты заслужилъ эту скорбь, Сандерсъ, и это морганіе маленькихъ мутныхъ глазокъ, за которымъ сейчасъ польются слезы… Не надо слезъ, не надо…
— Ахъ, господинъ Сандерсъ! Это ужасно, что вы теперь длаете, именно теперь.
— Когда ты уже успла привязаться, бдняжка…
— Когда такъ трудно сдать комнату, господинъ Сандерсъ…
— Ахъ да… Конечно, конечно… Прощайте, фрау Мюллеръ!
Прощайте!.. Маленькая швейцарская старушка съ монеткой, ровно бьющейся между восьмымъ и девятымъ ребромъ.
Ты честно заработала ее, вчная, цломудренная труженица!
ЗАБЫТЫЕ ЛЮДИ
Разсказъ блобрысаго юноши
Да, они были некрасивы, очень некрасивы. Особенно мужчины — угрюмые и сутулые съ мутнымъ взоромъ, съ громадными узловатыми кистями длинныхъ рукъ, съ согнутыми въ колняхъ ногами.
Многіе держали ружья, а шляпы и платье ихъ были украшены разноцвтными лентами, вносившими нотку тупой наивности.
Многіе держали ружья.
Эти хали на одинъ
Были и совсмъ трезвые, но ихъ полусонные глаза и свободно вихлявшіе въ суставахъ члены длали ихъ похожими на пьяныхъ.
Они не были сдержаны, чувствуя себя хозяевыми вагона, громко смялись и пли, а ссохшіеся пальцы ихъ закорузлыхъ рукъ блуждали по колнямъ, бедрамъ и грудямъ сидвшихъ рядомъ женщинъ.
Это была ихъ собственность — спокойныя некрасивыя женщины въ черныхъ корсетахъ, высокихъ и плоскихъ, раздавливающихъ груди.
А свободныя отъ легкой белой матеріи шеи, съ большими кадыками и припухшими железками, казались столь же предназначенными для дешевыхъ украшеній, какъ для большого альпійскаго колокольчика.
Он отвчали на ласки неопределенными улыбками, реже пожатіемъ рукъ и еще реже поцлуями.
Он знали, что это ихъ право или обязанность, поэтому мало стснялись, не придавая значенія присутствію постороннихъ и еще мене случайному уродству своего собственника.
Среди мужчинъ я замтилъ двухъ или трехъ идіотовъ природныхъ или, можетъ быть, изготовленныхъ по рецепту того сердитаго господина съ племянницей.
Наблюдать за ними было скоре любопытно, чмъ весело, и я вздохнулъ облегченно, когда поздъ остановился.
— Везенъ!..
Картина, которая мн представилась, была немного олеографична все же прелестна. Я пошелъ вдоль Валльскаго озера, узкаго, очень глубокаго, сжатаго стнами угрюмыхъ, мстами соверешенно голыхъ скалъ.
Его неподвижная, нмая вода казалась голубымъ застывшимъ металломъ, эмалью, подернутой розово-дымчатыми и синеватыми тнями — отраженіями скалъ и неба и еще чего то для меня непонятнаго.
Вода не походила на воду нашихъ озеръ и рчекъ, какъ красивая мертвая кокотка пальма не походитъ на вчно трепещущую березу.
Я шелъ по великолпному шоссе, минуя деревню за деревней, — всюду было электричество и маленькіе чистые отели, — отелей чуть ли не больше, чмъ обыкновенныхъ домовъ.
Это былъ сплошной гимнъ удобству за небольшую, но наличную плату. Торжество невроятнаго, почти нечеловческаго труда, создавшаго сады и огороды на каменныхъ склонахъ, обвившаго ихъ бледными гирляндами идеальныхъ дорогъ.
Откуда то снизу маленькіе и попрыгивающіе пустые звуки деревенскаго оркестра, странно и полно гармонировавшіе и съ озеромъ и съ гладкой дорогой и съ обрывами голыхъ скалъ.
Я спустился къ небольшой деревенской гостинниц.
Никогда еще я не видлъ человческаго благополучія такимъ близкимъ и полнымъ, во всемъ его ужас.
За многочисленными столами сидли мужчины, женщины и дти — некрасивые, опрятно одтые. Скромная да и неважное пиво казались имъ безконечно вкусными, а писклявые звуки двухъ скрипокъ, кларнета и флейты стройными и гармоничными.