Экспедиція въ Западную Европу Сатириконцевъ: Южакина, Сандерса, Мифасова и Крысакова
Шрифт:
Прощай Митя… Ты намъ больше не слуга.
ГЕРМАНІЯ, ВООБЩЕ
Одинъ нмецъ спросилъ меня:
— Нравится вамъ наша Германія?
— О, да, — сказалъ я.
— Чмъ-же?
— Я
— Только то? — сухо спросилъ мой собесдникъ. — Это все то, что нравится?
— Только.
Онъ обидлся.
Но я былъ искрененъ: никакъ не могъ придумать — чмъ еще Германія могла мн понравиться.
Нмцы чистоплотны, — но англичане еще чистоплотнее.
Немцы вжливы, — но итальянцы гораздо вежливее.
Немцы веселы, — французы, однако, веселее.
Немцы милосердны, — нетъ народа милосерднее русскихъ — въ частности, славянъ — вообще.
Немцы честны, — но кто же можетъ поставить это кому нибудь въ заслугу? Это пассивное качество, а не активное.
Ни одинъ огурецъ не сделалъ въ теченіе своей жизни ни одной подлости или мошенничества; следовательно, огурецъ следуетъ назвать честнымъ? Отнюдь. Честность его просто следствіе недостатка воображенія.
Большинство немцевъ честны по той же причин — по недостатку воображенія.
Не то хорошо, что немцы честны, а то плохо, что все остальные народы отъявленные мошенники.
Впрочемъ, когда въ Россіи встречаешься съ немецкой честностью — это производитъ крайне выгодное впечатленіе.
Однажды въ Харькове я зашелъ въ немецкій магазинъ купить шляпу.
— Сколько стоитъ эта шляпа? — спросилъ я.
— Десять рублей, — сказалъ хозяинъ.
— Хорошо, заверните. Вотъ вамъ 25 рублей — позвольте сдачу.
— Пожалуйста.
— Позвольте!.. Мне нужно сдачи 15 рублей, а вы даете 18. Вы ошиблись въ мою пользу.
— Нтъ, не ошибся. Дло въ томъ, что шляпа стоитъ всего 7 рублей, и я не могу взять за нее больше…
— А почему же вы сказали раньше — 10.
— Я думалъ, вы будете торговаться — русскіе всегда торгуются. Я бы и сбросилъ 3 рубля. Но разъ вы не торгуетесь — не могу же я взять за нее больше…
Вотъ я разсказалъ этотъ эпизодъ. Но если бы русскіе купцы не были такими мошенниками — мн и въ голову-бы не пришло восхищаться поступкомъ нмца-шляпника.
Нмецкая аккуратность, нмецкая методичность — это все выводитъ настоящаго русскаго изъ себя.
Въ Берлин мы зашли однажды въ какой-то музей военныхъ трофеевъ.
Подошли въ первой зал къ монументальному сторожу и спросили:
— А гд тутъ знамена?
Онъ оглядлъ насъ и сталъ со вкусомъ медленно чеканить:
— Знамена есть налво; знамена есть направо; знамена есть впереди; знамена есть въ нижнемъ этаж; знамена есть въ верхнемъ этаж; знамена есть въ среднемъ этаж. Какіе, именно, знамена хотли-бы вы видть?
Въ одной нмецкой гостинниц я наблюдалъ слдующій фактъ: какой-то человкъ постучалъ въ дверь перваго нумера и сказалъ:
— Очень прошу извиненія — не здсь-ли находится въ гостяхъ господинъ Шульцъ; онъ мн нуженъ по одному мануфактурному длу.
Посл этого онъ постучалъ во второй номеръ:
— Очень
Тоже самое онъ повторилъ въ третьемъ, четвертомъ и пятомъ номер. Въ шестомъ уже добавлялъ: я искалъ господина Шульца въ первомъ номер, я искалъ господина Шульца во второмъ номере, въ третьемъ и въ четвертомъ, я искалъ господина Шульца также въ пятомъ — его тамъ не было. Нтъ-ли у васъ господина Шульца, необходимаго мн по мануфактурному длу?
У насъ въ Россіи посл этого монолога открылась-бы дверь третьяго или четвертаго номера и сапогъ полетлъ бы въ голову незадачливаго мануфактурщика.
А въ немецкой гостинниц голоса отвечали изъ-за дверей:
— Я очень сожалю, но у меня въ пятомъ номере нтъ въ гостяхъ господина Шульца, необходимаго вамъ по мануфактурному длу; но нтъ-ли господина Шульца въ номер шестомъ?
Все немецкія двери украшены надписями «выходъ», будто кто нибудь безъ этой надписи воспользуется дверью, какъ машинкой для раздавливанія ореховъ, или уцепившись за дверную ручку, будетъ кататься взадъ и впередъ. Надписи, украшающія стны уборныхъ въ немецкихъ вагонахъ — это целая литература: «просятъ нажать кнопку», «просятъ бросать сюда ненужную бумагу», подъ стаканомъ надпись «стаканъ», подъ графиномъ «графинъ», «благоволите повернуть ручку», «въ эту пепельницу покорнейше просятъ бросать окурки сигаръ, а также другихъ табачныхъ изделій».
Однимъ словомъ, всюду — битте-дритте, какъ говорилъ Крысаковъ.
Существуетъ и нмецкая любовь къ изящному; въ Берлин большинство автомобилей раскрашено разноцветными розочками; всякая вещь, которая поддается позолоте — золотится; не поддается позолоте — ее украсятъ розочкой.
Нарядъ нмецкой женщины — это цлая симфонія. На голов зеленая шляпа съ желтымъ перомъ и красной розочкой. Юбка голубая, обшита внизу оранжевыми полосками. Только кофточка отличается скромнымъ фіолетовымъ цветомъ; но надета она такъ, что грудь длается плоской, а спина пузырится, какъ волдырь на обваренномъ мст; башмаки хотя изъ грубой кожи, но за то большіе; чулки прекрасной верблюжьей шерсти.
Изъ этихъ элементовъ составляется вся немецкая женщина, изъ женщинъ толпа на главныхъ улицахъ, толпа даетъ физіономію всему Берлину, а Берлинъ — Германіи.
Нмецкій мужчина — это вторая сторона вышеописанной физіономіи. Средній нмецкій мужчина не иметъ ни страданій, ни сомнній, ни очень возвышенныхъ, ни очень низменныхъ чувствъ.
Онъ любитъ прежде всего себя, за то, что никогда не доставлялъ самъ себ ненужныхъ страданій; потомъ семью, потому что дти не огорчаютъ его, а жена не измняетъ, по недостатку темперамента или поклонниковъ; наконецъ, любитъ родину, потому что она заботится о немъ, пишетъ на каждыхъ дверяхъ «выходъ» и устраиваетъ удобные перенумерованные желобки для сигаръ у телеграфныхъ окошечекъ.
Онъ спокоенъ за себя, за семью и за родину.
Спокойствіе даетъ ему возможность веселиться, и онъ, действительно, каждый день веселится, но не утромъ или днемъ — когда нужно устраивать свое благосостояніе, — а вечеромъ.
Какъ онъ веселится?
За столомъ въ любимой пивной собирается каждый день одна и та-же компанія: Фрицъ Штумпе, Яковъ Миллеръ, Іоганнъ Миткраутъ и Адольфъ Гроссштокъ.
Цлый вечеръ взрывы хохота несутся со стороны стола, занятаго веселыми собутыльниками.