Экспедиція въ Западную Европу Сатириконцевъ: Южакина, Сандерса, Мифасова и Крысакова
Шрифт:
Лицо старушки сдлалось строгимъ, но въ тоже время сочувственнымъ.
— Господинъ Сандерсъ!
— Фрау Мюллеръ!
— Господинъ Сандерсъ, я васъ понимаю. Я васъ прекрасно понимаю. Но можете быть уврены, что въ квартир не происходило ничего подобнаго. Ни-че-го подобнаго. Двушка — изъ прекрасной семьи.
— Хотлось бы этому врить, — мрачно сказалъ я.
— Будьте спокойны, господинъ Сандерсъ… Вы можете спросить тамъ, — она указала на балконъ противоположнаго дома. — Тамъ.
— Два часа за пять франковъ? — грустно улыбнулся я. — Я начинаю бояться, фрау Мюллеръ, что вы слишкомъ дешево цените добродетель.
Мои слова произвели на нее сильное впечатленіе и заставили устыдиться собственной слабости.
— Конечно, конечно, господинъ Сандерсъ, — прошептала она. — Но это были такія дети… Такія дети… Да, да, разумеется… Я вижу, что могу положиться на васъ, господинъ Сандерсъ. Не правда ли?
Она твердо посмотрела мне въ глаза.
— Да, я не сомневаюсь, господинъ Сандерсъ. Я такъ и думала, когда услыхала вашу нерусскую фамилію. Эти русскіе, эти бомбы… Всюду, всюду бомбы!
— Куда бы вы ни взглянули, фрау Мюллеръ. Въ Россіи скоро негд будетъ упасть яблоку.
Она сокрушенно покачала головой.
— И, знаете, что еще хуже? Они очень часто не платятъ за квартиру, очень часто. Въ Швейцаріи это не любятъ, господинъ Сандерсъ. Не любятъ…
Она тревожно замялась.
— Оригинальная страна, фрау Мюллеръ… За комнату можно уплатить впередъ?
— О, да! И одинъ франкъ за услуги. Это недорого, господинъ Сандерсъ.
— Крайне дешево, фрау Мюллеръ! Одинъ франкъ прислуг…
— Мн, господинъ Сандерсъ. Уборка комнаты, платье, сапоги…
Я представилъ себ, какъ эта опрятная, хрупкая старушка, которая при первомъ же сквозняк могла вылетть за окно, будетъ чистить мою обувь, возиться съ умывальнымъ тазомъ и ведромъ, и сказалъ;
— Все это я могу продлать самъ, фрау Мюллеръ. Въ вашемъ возраст…
Она энергично замотала блой, трясущейся головой.
— Господинъ Сандерсъ, я работала всю жизнь, я не могу жить безъ дла… Мой сынъ тоже работаетъ, — инженеръ… Мы живемъ вмст… О-о! Онъ хорошо зарабатываетъ, очень хорошо зарабатываетъ, — на ея лиц заиграла улыбка материнской гордости. — И… знаете что?
Она лукаво прищурила кроткіе, блдные глаза, и, прикрывъ ротъ рукой, сказала:
— Я хочу, чтобы онъ женился, — дочь музикъ-директора. Въ воскресенье я ему это скажу, за завтракомъ…
— Воображаю, какъ онъ обрадуется, — замтилъ я.
— О, да! Да! Онъ уже давно хотлъ жениться на дочери полицейскаго чиновника, но я думаю, что лучше будетъ на этой.
— Конечно, тмъ боле, что переходъ съ дочери полицейскаго чиновника на дочь музикъ-директора врядъ ли покажется ему замтцымъ, фрау Мюллеръ.
Она нершительно пожала плечами.
— Дочь музикъ-директора — очень
— Читалъ, и знаете что я думаю, фрау Мюллеръ? Если она еще играетъ на роял, то, вмст съ четырьмя языками, это будетъ хорошее подспорье къ стирк… Вдь, тогда и подавно можно будетъ обойтись безъ прислуги.
— Еще бы, господинъ Сандерсъ, еще бы!.. Значитъ, вы платите одинъ франкъ за услуги и, если хотите кофе, то еще двнадцать франковъ въ мсяцъ. Хорошо? А теперь я вамъ совтую пойти въ участокъ и отдать вашъ паспортъ. Взамнъ вы получите билетъ.
Паспортъ; участокъ… Родныя слова, такъ странно звучащія въ этой стран свободы.
Я отправился за вещами и въ участокъ.
Каждое утро она мн приносила чашку кофе съ блднымъ хлбцемъ на блюдц, и я пользовался случаемъ, чтобы поболтать съ ней пять-десять минуть.
Но чмъ дальше, тмъ отвты ея становились короче, тмъ проворне схватывала она съ комода наполненный мыльной водой тазъ. Несмотря на то, что темы, которыя я затрагивалъ, били ее по нервамъ, возбуждали подъемъ давно угасшаго духа.
— Знаете ли вы, фрау Мюллеръ, сколько у насъ стоитъ фунтъ мяса? Ни боле, ни мене, какъ 50–60 сантимовъ на ваши деньги! Что? Ха-ха-ха! Еще не такъ давно оно стоило вдвое меньше!
— Скажите мн, фрау Мюллеръ, откровенно: вы представляете себ курицу за полтора-два франка? А я ихъ уничтожалъ десятками!
Она шептала:
— Сорокъ сантимовъ… Полтора франка…
И выпытывала все новыя детали, стараясь иногда объяснить, во что превратился бы міръ въ умлыхъ рукахъ швейцарцевъ, обладающихъ мясомъ и курами за эту цну.
Но, однажды, съ болью вырвавшись изъ этого царства грезъ, она твердо, хотя негромко сказала:
— Господинъ Сандерсъ… Я давно хотла это сказать, но… но я думала, что вы догадаетесь сами…
— Впередъ за кофе? — безпечно спросилъ я.
— Нтъ… Впрочемъ, и это, господинъ Сандерсъ… Но главное…
— Да говорите же, фрау Мюллеръ, говорите…
— Я очень боюсь, что вы поймете меня дурно, господинъ Сандерсъ… Не такъ, какъ надо…
— Фрау Мюллеръ…
— Нтъ, нтъ, нтъ. — Она перевела духъ и произнесла боле или мене ршительно:
— Я вамъ уже давно хотла сказать, господинъ Сандерсъ… Всякій разъ, когда я прихожу къ вамъ, по длу, вы задерживаете меня на пять, десять минуть. И мы остаемся одни… остаемся одни…
— Одни, фрау Мюллеръ, одни.
Она ршила, что я ее понялъ, и улыбнулась увядшими ленточками губъ, одинокимъ, застнчивымъ выглянувшимъ зубомъ.
— Вы понимаете, господинъ Сандерсъ?.. Вы понимаете?.. Въ этомъ город — такія, такія сплетни.
Она слабо указала на балконъ противоположнаго дома и повторила.