Эстетика слова и язык писателя
Шрифт:
В итоге — тщательное и весьма ценное исследование С. А. Копорского показало, как ничтожен удельный вес диалектизмов в строгом смысле слова в поэтическом языке Некрасова. Пяток южнорусских, около двадцати севернорусских, да еще пяток общенародно-разговорных слов, неизвестных раньше литературному языку, — вот и все обогащение за счет диалектизмов. Это составит не более десятой доли одного процента (то есть 1/1000) всего словарного состава поэзии Некрасова. Так же невесомы и грамматические диалектизмы.
Следовательно, народность поэтического языка Некрасова никак нельзя основывать на полном владении родным ему ярославским диалектом, ни на хорошем знании многих других народных диалектов, как это чаще делали.
Некрасов обновляет и значительно обогащает язык поэзии словами,
Но главное основание народности языка Некрасова в том, что он — чем позже, тем больше — освобождается от традиции высокого языка поэзии, противопоставленного раньше всем другим типам литературного языка. Преодоление этой обособленности языка поэзии — главная заслуга Некрасова в истории русского литературного языка.
Общенародный грамматический строй и общенародный словарный запас языка становятся господствующей стихией в поэтическом языке Некрасова. Мужественное, смелое, мудрое и дальновидное проведение реформы литературного языка проходило в ожесточенной борьбе с эпигонами «пушкинской гармонии», «пушкинской фактуры». Некрасов сознательно добивался уничтожения дистанции между языком поэзии и языком публицистики, газетного очерка. Это — в одном направлении, а в другом — между языком поэзии и общенародным разговорным языком, вплоть до его простонародного типа, от которого особенно брезгливо ограждали литературный язык жрецы чистого искусства.
И поныне это дело Некрасова продолжается, этот его завет выполняется упорным и плодотворным трудом современных поэтов.
А тогда Некрасову надо было для этого вытравить свои лирические трафареты (книга «Мечты и звуки»), преодолеть не только развенчанные традиции романтизма в поэзии, но и влияние А. В. Кольцова, М. Ю. Лермонтова, А. С. Пушкина. Реминисценции из кумиров русской литературы того времени надо было приглушить дерзким сочетанием их с «прозаизмами» или «мужицкой речью» (как называли элементы народности в его языке защитники «пушкинского начала»). Вот примеры:
Но гром ударил; буря стонет И снасти рвет и мачту клонит — Не время в шахматы играть, Не время песни распевать! Вот пес — и тот опасность знает И бешено на ветер лает: Ему другого дела нет... А ты что делал бы, поэт? Ужель в каюте отдаленной Ты стал бы лирой вдохновенной Ленивцев уши услаждать И бури грохот заглушать?(«Поэт и гражданин». Там же, т. 2, с. 10)
Отзвуки Пушкина и Лермонтова переведены в новую стилистическую тональность и в этих контрастных сочетаниях с обыденными или фамильярными речевыми оборотами («не время в шахматы играть», «не время песни распевать», «вот пес — и тот опасность знает») или с травестией высокого поэтического стиля («А ты что делал бы, поэт?», «Лирой вдохновенной ленивцев уши услаждать») — они несут двойную семантическую нагрузку: формул эстетического манифеста и революционных лозунгов.
Вторым примером послужит стихотворение из «Последних песен» [66] :
Великое чувство! у каждых дверей, В какой стороне ни заедем, Мы слышим, как дети зовут матерей Далеких, но рвущихся к детям. Великое чувство! Его до конца Мы живо в душе сохраняем, Мы любим сестру, и жену, и отца, Но в муках мы мать вспоминаем!(Там
66
Стихотворение «Великое чувство! у каждых дверей...» было напечатано в «Отечественных записках», 1878, №4 в составе цикла «Последние песни Н. А. Некрасова». В указанном издании сочинений Н. А. Некрасова такого цикла нет. Последнее пятистишие «Так запой, о поэт! чтобы всем матерям», объединенное Б. А. Лариным со стихотворением «Великое чувство!..», впервые было опубликовано в статье В. Е. Евгеньева-Максимова «Предсмертные думы Н. А. Некрасова» («Заветы», 1913, № 3, с. 37). — Прим. А. И. Лебедевой.
(Там же, т. 2, с. 533)
Я не знаю, писал ли Некрасову какой-нибудь знаменитый современник, что последняя строфа и здесь «пришита» (как выразился о другом стихотворении Тургенев) и нарушает «поэтическую гармонию», но в досоветских изданиях эта третья и последняя строфа не печаталась. Не потому ли, что в ней — и перебой ритма, и будто неожиданный новый мотив: не о сыновней любви и не о материнской, а о поэте народной победы, о котором мечтали Н. А. Добролюбов, Н. Г. Чернышевский и сам Некрасов, о победе после долгих мук, о неизбежной грядущей победе народа над угнетателями. Не потому ли, что именно в этой строфе появляются не свойственные высокой поэзии слова и конструкции: «Не велит унывать, посылает поклон» — это взято Некрасовым в кавычки, это цитата из солдатского письма.
«На Руси на святой, по глухим деревням...» — это как из народной сказки. Но только последняя строфа и создает полноту значимости этого стихотворения, только она и проясняет глубокую некрасовскую тему: матери — родины, сына — борца за ее освобождение,
Только третья строфа оправдывает и просветляет скорбно-приподнятый тон двух первых, и без последней строфы в этом стихотворении меркнет огонь некрасовского стиля.
Можно показать и на других стихотворениях Некрасова это характерное для него замыкание простым народным речением, контрастирующим и приносящим какую-то разрядку, свежую струю прохлады — после патетического напряжения, сосредоточенного в начальных звеньях композиции:
Черный день! как нищий просит хлеба, Смерти, смерти я прошу у неба, Я прошу ее у докторов, У друзей, врагов и цензоров, Я взываю к русскому народу: Коли можешь, выручай! Окуни меня в живую воду, Или мертвой в меру дай.(Там же, т. 2, с. 427)
Оскорбительное для уха благородных дам построение при разработке трагической — и может ли быть трагичней — темы вызывало нападки и глумление. Но то, что более всего осуждали важные персоны современной Некрасову «российской словесности», то и было долговечным, насущно необходимым в процессе создания языка общенародной литературы.
В полной мере нашел признание стиль и язык Некрасова только в советскую эпоху. Теперь только он и имеет наследников своего дела, а в этом и высшая степень признания.
Народность поэтического языка Александра Твардовского или Алексея Суркова зиждется на тех же основаниях, что и народность Некрасова. Напомню их:
1. Широкое владение фондом национального языка во всех его проявлениях: в старой и новой литературе, в публицистике и науке, в многообразных разновидностях разговорной речи — общенародной и диалектальной.