Эстетика слова и язык писателя
Шрифт:
Другие записи Чехова (с. 55, 1, 87, №1):
«Барин мужику: "Если ты не бросишь пить, то я буду тебя презирать"».
Дома бабы: «Что барин сказал?»
Говорит: «Буду презирать».
Бабы рады».
Показано слово «презирать» как фальшивое тут слово. Мужик и его бабы этого слова не понимают, бабы догадываются, что речь шла о призрении, помощи (от попа такое слово слышали), потому рады. Тем острее впечатление читателя о полной отчужденности барина от мужиков и его нелепом лицемерии с ними.
Этот неизгладимый и никакими добрыми чувствами и частной благотворительностью непоправимый антагонизм запечатлевается еще выразительнее в следующей записи Чехова (с. 38, 1, 52, №8):
«Пока строился мост, инженер
— Я сделал для вас то-то и то-то, а вы платите мне за добро злом. Если бы вы были справедливы, то за добро платили бы добром.
Повернулся и ушел. Сход почесался и говорит:
— Платить ему надо... Да... А сколько платить, неизвестно...
— Спросим у земского».
Итого: слух о вымогательстве инженера.
Словом платить вскрывается в этой записи противоречие двух языков, двух сознаний: у инженера и у крестьян. Для инженера это значит прежде всего «вознаграждать» — утверждать свое независимое положение и порядочность (а то и щедрость), для него это слово легко переносится в моральный план и означает «отвечать своим поведением (справедливо и достойно) на чье-нибудь отношение». А для крестьян «платить» — это самое неотвязное и ненавистное слово, конкретное, покрывающее налоги, взятки и все прочие виды беспощадной эксплуатации со стороны господ [74] . И здесь контексты разлагают значение слова в яркую, социально распределенную ленту смыслов. Создание литературного произведения нередко начинается с таких ярких проблесков мысли, покрываемых или вскрываемых одним словом. Оно появляется, как выпадает кристалл в сгущенном растворе.
74
Сравните еще у Чехова (с. 37, 1, 49, №3): «Крестьяне, которые больше всего трудятся, не употребляют слово труд». К проявлению классового колорита этого слова добавлю, что в языке феодальной письменности, откуда это слово перешло в «господский» литературный язык, оно означало также: болезнь, мучение, заботу, тягость.
Чехов часто записывает фамилии, он реже их выдумывает, чем это делали Гоголь, Салтыков-Щедрин. Фамилия персонажа — немаловажный элемент литературного текста. Здесь собственное имя должно быть осмысленным, значащим, характеризующим, а не случайным и несоответственным, каким часто бывает оно в действительности.
Чеховские фамилии:
«Потомств.[енный] поч.[етный] гражд.[анин] Озябушкин постоянно старается дать понять, что предки его имели право на графское достоинство» (с. 93, 1, 139, №3).
Здесь вычеканен немногими словами живой образ тщедушного разночинца с растоптанным честолюбием.
В других случаях короче:
«Дьякон Катакомбов» (с. 76, 1, 117, №10). «Алексей Иваныч Прохладительный, или Душеспасительный» (с. 76, 1, 118, №2). «Гитарова (актриса)» (с. 64, 1, 102, №3). «Еврей Перчик» (с. 17, 1, 12, №2). «Дворянин Дрекольев» (с. 86, 1, 130, №3). «Для водевиля: Фильдекосов, Попрыгуньев» (с. 87, 1, 131, №1). «Розалия Осиповна Аромат» (с. 53, 1, 82, №4). «Действ. лицо: Соленый» (с. 61, 1, 95, №4).
На последних примерах ясно видно, что изолированное слово или скупое сочетание двух—трех слов представляет еще неопределенный зародыш литературного замысла, широкий по объему, богатый разными возможными конкретизациями, но бедный по содержанию, однокачественный.
Не всякий писатель принимает на себя труд (большой труд) преодолеть ограниченность своего личного вкуса и опыта в языке. Поэтика неоклассиков, романтиков и позже символистов вовсе исключала пользование чужими, инодиалектными языковыми средствами. Противопоставление благородного и самодовлеюще прекрасного поэтического языка тривиальным разговорным
Заглянуть теперь в записные книжки А. П. Чехова и присмотреться к его отбору диалектизмов — самое время.
Надо сразу же оговориться, что под диалектизмом не следует подразумевать только редкостные словечки из крестьянской речи самых захолустных уголков («у нас в волости так говорят»). Этаких диалектизмов Чехов совсем не собирал, их нет в записных книжках, да, помнится, нет и в опубликованных его сочинениях.
Диалектизм у писателя — это заимствование из какого угодно социального типа разговорной речи. Именно в разговорной речи непосредственно отражаются социальные группировки общества, классовые, профессиональные (и в меньшей мере возрастные). Социальных диалектов разговорной речи поэтому очень много. Любой персонаж должен у писателя-реалиста отличаться своим языком, иметь речевые показатели своей социальной принадлежности. Писатель большого мастерства, Чехов записывает реплики, слова и словечки, которые могли бы пригодиться для этой цели. Его отбор может служить образцом и сейчас.
1. «Мужик, желая похвалить: "господин хороший, специальный"» (с. 67, 1, 106, №4).
2. «Писарь посылает жене из города фунт икры с запиской: "Посылаю вам фунт икры для удовлетворения Вашей физической потребности"» (с. 61, 1, 95, №5).
3. «Кровохаркание — это в тебе прорвало нарыв... ничего, выпей еще водочки» (с. 91, 1, 136, №7).
4. «...Говори умные слова, вот и все... философия... экватор...» (с. 90, 1, 134, №17).
5. «Вот ты титулярный «советник», а кому ты советуешь? не дай бог никому твоих советов слушать» (с. 84, 1, 127, №6).
6. «она любит слово компромисс и часто употребляет его: "я не способна на компромисс"... "доска, имеющая форму параллелепипеда"...» (с. 93, 1, 139, №2).
7. «Початкин в Бубновском трактире: "подай-ка полдиковинки и 24 неприятности"» (с. 32, 1, 38, №2).
8. «Здравствуйте вам пожалуйста. Какое вы имеете полное римское право» (с. 53, 1, 84, №1).
9. «Дай ему в рыло» (с. 79, 1, 121, №10).
10. «Обыватель в разговоре любит прибавлять: "и всякая штука"» (с. 49, 1, 77, № 4 и 56, 1, 89, №8).
11. «Брат Зое: "А ты боженьке молилась?"» (с. 22, 1, 23, №5).
12. «Мой меркантильный путь» (с. 94, 1, 139, №11).
13. «На его великолепное, чистое, широкое чувство ответили так мелко!» (с. 25, 1, 28, №5).
14. «Принимая во внимание, милтисдарь, исходя из того положения, милтисдарь» (с. 64, 1, 102, №8).
15. «Я твой законнорожденный муж» (с. 80, 1, 122, №12).
В этих заметках поражает то, что писателю показались нужными не исключительные слова, не причудливые или ковано звенящие, «вкусные» слова, а обывательские речи — мещан и третьесортных «интеллигентов», — типичные и прозрачные по мысли, по разгадываемому за ними мировоззрению. Слова здесь дороги писателю только как опознавательные приметы особых, им раскрываемых типичных характеров, психоидеологий. Мужик у него не патриархальный и не юродивый (с каким-нибудь «тае»), а дельный, скептический и не чуждающийся городской культуры, в его реплике «специальный» очень красноречиво и содержательно. И в каждой приведенной записи вы откроете проницательность и верность отбора — «силу писательского слуха». Предоставляю читателю самому это сделать хотя бы на немногих данных тут извлечениях из этой книги.